Ложная девятка 8 (СИ) - Риддер Аристарх

Я держал Кубок, смотрел на это черно-белое море в зале прилета и чувствовал, как внутри разливается тепло. Не просто удовлетворение от победы. Что-то большее. Благодарность. Любовь. Понимание того, что я здесь, сейчас, в этом месте не случайно.

От аэропорта до Лужников мы в клубном «Икарусе». Я сидел у окна, Кубок чемпионов стоял на коленях. Холодный металл согревался от моих ладоней.

Автобус выехал из Шереметьево, повернул на Ленинградское шоссе. И тут я услышал гудки. Много гудков.

Я обернулся, посмотрел в заднее стекло. И увидел процессию.

За нашим автобусом ехала колонна грузовиков. Десятки грузовиков ЗИЛ-130. Знаменитые зиловские грузовики, рабочие лошадки советской экономики. Синие кабины, открытые кузова. И в каждом кузове — болельщики. Человек по двадцать в каждом. С флагами, с транспарантами, с барабанами. Они стояли в кузовах, держались за борта, кричали, махали руками. Черно-белые знамена развевались на ветру. Барабаны гремели ритмично, мощно.

Вся колонна двигалась за нами. Грузовик за грузовиком, машина за машиной. Я начал считать и сбился после двадцати. Их было больше. Намного больше.

— Ничего себе, — протянул Заваров, глядя в заднее окно. — Такого я не ожидал.

— Они нас любят, Саня, — усмехнулся Кобзев. — по настоящему любят

— Это не просто любовь, — сказал Горлукович. — Это безумие. В хорошем смысле.

Я молчал. Смотрел в окно на эту процессию и думал о том, как все устроилось. ЗИЛ. Завод имени Лихачева. Наша родная команда. Зиловские рабочие в зиловских грузовиках едут встречать зиловских футболистов.

Завод выпускал правительственные лимузины. Те самые черные машины, на которых ездили Брежнев, министры, большие начальники. Недавно запустили в производство «Фаворит», люкс для народа, первую такую за долгие годы. Но основная продукция завода — грузовики. Вот они. ЗИЛ-130. Надежные, мощные, неубиваемые. Украшенные черно-белыми знаменами, везущие болельщиков через всю Москву.

Я смотрел на них и думал о том, что не зря попал в Советский Союз. Не зря прожил эти годы здесь. Те эмоции, которые я сейчас испытывал, не мог заменить никакой комфорт и роскошь будущего. Никакие деньги, никакая слава, никакие контракты. Это был пик. Абсолютный пик человеческих переживаний. И я на этом пике находился уже несколько лет. С того момента, как забил первый гол за «Торпедо». С того момента, как стал капитаном. С того момента, как мы выиграли чемпионат. Кубок СССР. А теперь Кубок чемпионов.

Можно ли жить на пике постоянно? Наверное, нет. Человек не создан для того, чтобы находиться на вершине все время. Рано или поздно придется спускаться. Рано или поздно эйфория пройдет, и останется только усталость. Но пока я там был, каждая секунда казалась бесценной. Каждое мгновение я хотел запомнить, зафиксировать, сохранить навсегда.

Автобус ехал по Ленинградскому шоссе. Колонна грузовиков следовала за нами. Люди на тротуарах останавливались, смотрели, махали руками. Некоторые аплодировали. Водители в машинах сигналили. Вся Москва знала: «Торпедо» вернулось с Кубком чемпионов.

Лужники встретили нас ревом, который я физически ощутил кожей.

Стадион был заполнен не полностью. Тысяч двадцать, может, двадцать пять. Для Лужников, которые вмещали сто тысяч, это немного. Но звук был такой, будто пришло все сто.

Трибуны пестрели черно-белыми полосами. Флаги размером с простыню развевались на ветру. Транспаранты растянулись через целые сектора. «ТОРПЕДО — ЧЕМПИОН ЕВРОПЫ!» «СЕРГЕЕВ — ГЕНИЙ!» «ТОРПЕДО — ГОРДОСТЬ МОСКВЫ!» «СПАСИБО ЗА ЧУДО!» Барабаны гремели ритмично, мощно. Бум-бум-бум-бум. Толпа скандировала:

— ТОР-ПЕ-ДО! ТОР-ПЕ-ДО! ТОР-ПЕ-ДО!

Мы вышли из-под трибуны на поле, и овация накрыла нас, как цунами. Стена звука, физически давящая на барабанные перепонки. Я зажмурился на секунду, потом открыл глаза и поднял Кубок чемпионов над головой. Рев стал еще громче. Я не думал, что это возможно, но он стал громче.

Мы прошли к центру поля. Там уже стояла трибуна с микрофонами, за ней ряды стульев для официальных лиц. Я поставил Кубок на специальную подставку, обтянутую красным бархатом. Металл блестел на солнце.

Начались официальные речи.

Первым выступил Никита Симонян, председатель Федерации футбола СССР. Невысокий, седой, с умными глазами. Бывший футболист, легенда советского футбола, человек, который знал игру изнутри. Говорил он коротко, но с душой. Рассказывал, как переживал во время финала. Как сидел дома перед телевизором и ногти грыз от напряжения. Как не находил себе места в первом тайме, когда мы проигрывали. Как кричал от радости, когда мы сравняли. Как чуть не умер от инфаркта, когда я забивал второй гол.

Я стоял рядом и слушал. Симонян говорил как болельщик. Не как чиновник, не как председатель Федерации. Как простой советский мужик, который любит футбол и радуется, когда его команда побеждает. И в этом была особая прелесть.

Потом выступил Сайкин. Говорил о гордости за команду, за Москву, за столицу, которая воспитала таких футболистов. О том, что «Торпедо» доказало всему миру: советский футбол способен побеждать на любом уровне. Что это не случайность, не везение. Это результат труда, таланта, характера.

Марат Грамов, председатель Комитета по физической культуре и спорту, фактически министр спорта, говорил более официально. О престиже страны. О том, что победа в Кубке чемпионов — это не просто спортивное достижение. Это политическое заявление. Мир увидел, на что способен Советский Союз. Увидел наши таланты, нашу организацию, нашу силу.

Все говорили правильно. Дорогие товарищи, от лица партии и правительства, мы счастливы приветствовать. Стандартные формулировки. Но за этими формулировками чувствовалась настоящая радость. Это не была показуха. Эти люди действительно переживали за футбол. Действительно радовались победе. Действительно гордились командой. И это было видно. По глазам. По голосам. По тому, как они жали нам руки потом, когда речи закончились.

Настала моя очередь. Я подошел к микрофону. Взял его в руки. Металл был теплым от солнца. Трибуны затихли. десятки тысяч человек замолчали, ожидая.

И тут я почувствовал, как внутри что-то сжимается. Ком подступает к горлу. Глаза начинают щипать. Я моргнул, пытаясь справиться с эмоциями. Не получилось. Голос дрожал, когда я начал говорить:

— Три года назад я пришел в «Торпедо». Тогда я был никем.Зеленым пацаном с улицы, даже не из ДЮСШ, которого никто не знал. У меня не было ни опыта, ни репутации, ничего. Была только мечта играть в футбол.

Я сделал паузу. Вдохнул. Продолжил:

— Но Эдуард Анатольевич Стрельцов поверил в меня. Он дал мне шанс. Шанс, которого у меня могло бы не быть. Он сделал меня игроком команды. Вложил в меня душу, силы, знания.

Я повернулся к Стрельцову. Он стоял чуть в стороне, руки за спиной, лицо спокойное. Но глаза блестели.

— Спасибо вам, Эдуард Анатольевич. Спасибо, что вы стали моим первым тренером. Спасибо, что не дали мне сломаться, когда было тяжело. Спасибо за веру. За терпение. За все.

Стрельцов кивнул. Я видел, как у него дрогнули губы. Как он сжал челюсти, сдерживая эмоции.

— Спасибо Эдуарду Васильевичу Малафееву, — продолжил я. — Тренеру сборной, с которым мы стали сильнейшими в мире. Спасибо Валентину КозьмичуИванову, человеку который первый поставил меня в основной состав Торпедо и с которым я сделал первые шаги на высшем уровне. Спасибо всем тренерам, всем партнерам, всем, кто был рядом эти три года.

Я замолчал. Слова застревали в горле. Слезы катились по щекам. Мне было все равно. Пусть видят. Пусть знают, что это настоящие эмоции.

— И спасибо вам, друзья, — сказал я, глядя на трибуны. — Вы наша сила. Наша опора. Наше вдохновение. Без вас не было бы этой победы. Без вашей любви, без вашей поддержки мы бы не дошли до финала. Не победили бы «Реал». Не привезли бы домой этот Кубок.