Регрессор №15 (СИ) - Арх Максим

Марта, увидев масштаб и, вероятно, представив грандиозность предстоящего выступления, сжимала мою руку и восторженно смотрела в окно, время от времени что-то говоря, мешая немецкую речь с английской.

«Надо бы ей учителя русского языка и литературы найти. А то кроме слов „Сашенька“ и » Я тэбьа лублу' толком не знает русского языка — непорядок', — размышлял я.

Да и товарищ Суслов в сегодняшнем телефонном разговоре тоже намекал, что, мол, пора, тебе, Васин, жену русифицировать.

Позвонил он мне домой с самого утра. Мама, подошедшая к телефону, вначале даже не поверила, когда ей сказали, кто именно собирается пообщаться с её сынулей.

А когда поверила, то прибежала ко мне в комнату и, тряся за плечо, стараясь не разбудить сопящую рядом Марту, зловеще-испуганным тоном, прошептала:

— Там Суслов тебя спрашивает!

Глянул на висевшие на стене часы и, прикинув, что до начала рабочего дня (конечно, если бы я поехал на работу), ещё как минимум две с половиной минуты, а, значит, ругать за опоздание меня, по идее, не должны, ибо не за что, беззаботно и радостно зевнул.

Но это я так думал, что не должны, а вышестоящий товарищ думал совсем иначе, и я всё равно получил выговор. Не за опоздание, так за другое.

— Ты, Васин, почему субординацию нарушаешь и своевольничаешь? — после короткого приветствия, наехал на меня Секретарь ЦК. — Почему о твоём фортеле я узнаю от товарищей и МИД?

— Михаил Андреевич, не совсем понимаю, о чём речь, — протирая сонные глаза, пробурчал я, на самом деле немного лукавя, ибо суть потенциальных претензий визави уже потихоньку стала доходить до полусонного разума: речь шла о «Сотне».

И я не ошибся.

— Ты, Васин, мне мозги не пудри! Не выйдет этого у тебя! — отрезали в трубке. — Ты лучше скажи: почему при нашей с тобой личной встрече ты ни сном, ни духом не обмолвился о своей идее, что этот новый сериал целесообразней снимать не у нас, а у них — на Западе?

— Так сразу и не сообразил… А домой приехал, обдумал и вот подумал…

— Обдумал-подумал он, — передразнил меня собеседник. — А ведь раньше надо было думать — когда только предложение о съёмке нового многосерийного фильма предложил рассмотреть. Это ж твоя идея — от и до! А теперь юлишь и извиваешься, как уж на сковородке! Ты почему не думаешь о последствиях своих выкрутасов? Из-за того, что ты, не согласовав, начал всем предлагать разные идеи, чуть не получилась чехарда. Некоторые министерства могли попасть в очень щекотливую ситуацию. Одни говорили бы иностранным коллегам одно, а другие бы твердили другое. Ты понимаешь, как мог бы ты всё запутать и к чему бы это, в конце концов, могло привести⁈ А последствия твоих необдуманных действий могли бы быть катастрофичны!

— Это почему?

— А потому, что на Западе поняли бы всё неправильно! Поняли бы, что нет у нас консенсуса — нет коллегиального решения! Нет единства! И неизвестно до чего бы они там у себя додумались после этого, и какие бы ноты протеста нам ни стали бы присылать с перепугу! И всё это, Васин, из-за тебя! Из-за твоей забывчивости и неправильной субординации! Поэтому объявляю тебе устный выговор! Теперь понял, почему ты повёл себя неправильно?

— В первую очередь я должен был сообщить об этой идее вам? — осторожно предположил я.

— Вот теперь, Васин, ты правильно мыслишь. Только жаль, что ты до этой простой мысли не сразу дотумкал. Ну да ничего, поработаем, поймешь, что да как. А пока, после выговора, хочу тебя похвалить и выразить благодарность!

— А за что?

— За интересное решение по будущему сериалу! А оно, можно сказать, считай, что гениальное: мы учим их детишек-мажоров, мы их контролируем, мы с ними работаем, и в случае провала мы абсолютно ни при чём — великолепно! Это правильный подход к делу!

— Большое спасибо.

— Не за что, Васин! Не за что! Ты это заслужил! Но учти, впредь, перед тем как что-то существенное выносить на общее рассмотрение, обязательно переговори со мной. Мой прямой номер у тебя есть. Если я отсутствую, то передай информацию секретарю. Я, как буду свободен, с тобой свяжусь, и мы всё уладим. Ты меня понял?

— Вполне.

— Вот и славно! А теперь хочу пожелать тебе и твоей супруге, которая, к сожалению, поёт не на русском, удачи в выступлении на концерте и напомнить, чтобы вёл ты себя там по-человечески и не позорил нас на весь мир! Отбой связи.

В трубке раздались гудки и я, положив её на телефонный аппарат, потерев лицо руками, осознал, что на концерт припахали не только меня одного, но и мою Марту.

Когда наша колонна добралась до места, подъехав со стороны арьерсцены, перед нами простиралось не море даже — океан голов. Людей было столько, что от горизонта до самого ограждения всё пространство колыхалось и шумело, будто гигантская живая масса.

— Миллион? — выдохнул Мефодий. — Или даже не миллион, а все три!

— Три чего? — якобы не понял Иннокентий.

— Миллиона, конечно, — махнул рукой барабанщик. — Вон, смотрите!

Толпа действительно уходила в бесконечность.

Нас высадили у артистического входа. Фанаты, как только заметили подъехавшие автобусы, взревели так, что у меня зазвенело в ушах. Люди кричали имена, махали руками, бросали букеты через милицейский кордон. Один букет роз перелетел через голову милиционера и упал прямо к ногам Юли. Краем глаза заметил, что страж порядка что-то попытался втолковать беснующейся толпе, но насколько тщетной эта попытка выглядела… Проще было перекричать летящий бомбардировщик.

Савелий сразу же подсуетился и протянул букет той, кому они и предназначались.

— Я тоже хочу, — крикнула Катя, подняв руки вверх.

И в это мгновение в неё со всех сторон полетели цветы. Их было столь много, что очень быстро вся земля под ногами оказалась усеяна розами.

Схватив несколько букетов и раздав их девчонкам, я дал команду больше не останавливаться, а направляться в палатки, которые и должны были служить музыкантам гримёрками.

За сценой всё гудело, как растревоженный улей. Техники таскали кабели, костюмеры ругались друг с другом, администраторы и устроители концерта бегали с папками. Стандартная рабочая суета, просто умноженная стократно.

Наша армейская палатка оказалась более чем просторной: длинный стол с лампами по краям, зеркало во всю стену, несколько кресел, тарелка с бутербродами на столе в углу, два ящика минеральной воды и даже печка-буржуйка — последнюю, видимо, поставили просто на всякий случай. Вместо привычного запаха духов и грима, как во всех порядочных гримёрках, тут чувствовалось сено, пыль и лёгкий запах дизеля от генераторов.

— Вот это сервис, — усмехнулась Катя, снимая с плеча куртку. — Чувствую себя не артисткой, а бойцом перед отправкой на фронт.

— Так это и есть фронт, — серьёзно сказал Антон. — Только оружие другое.

Юля тут же парировала:

— Твоё оружие — микрофон, а моё — каблуки. Кто из нас опаснее, вот вопрос.

— Каблуки, сто процентов, — поддержал её Иннокентий, застёгивая гитарный ремень. — Особенно если ими по голове заехать.

Все засмеялись.

Чтобы время не терять, Катя и Юля подошли к зеркалу и стали собой заниматься: кто расчёсывать волосы, а кто красить губы. Лиля же просто села на стул и с ленивой улыбкой смотрела на всё, будто ей предстояло не выступление на миллионную аудиторию, а чайная вечеринка.

«Молодец! Научилась контролировать себя! — с радостью отметил я и добавил: — Всем бы так».

В этот момент вошёл наш худрук Яков Моисеевич. Костюм у него был идеально выглажен, в руках — толстая папка, на лице — выражение человека, который готов одновременно наградить и расстрелять.

— Так, орлы и ласточки, — начал он с порога. — За сценой всё готово, публика ждёт. Я вас предупреждаю: никаких фокусов. Забудете слова — улыбайтесь, как будто бы так и задумано. Микрофон заглохнет — пойте хором. Если у кого-то каблук сломается — стойте, как вкопанные, и делайте вид, что это танец. И главное! — он поднял палец. — Никаких лишних слов со сцены. Абсолютно никаких.