Чиновник - Владимир Анатольевич Тимофеев

Конечно, сказать, что всё у него шло легко и непринуждённо, означало бы погрешить против истины. За время работы «мастером на все руки» ему, бывало, и недоплачивали, и откровенно кидали, и лишние обязательства пытались навесить, и местная шпана наезжала (серьёзные «крышеватели» такой мелочёвкой, как правило, не заморачивались)... В итоге, он просто вывел для себя несколько правил, придерживаясь которых, можно вытерпеть даже тот «мир без правил», что воцарился вокруг в девяностые. Не брать кредитов, не задирать цену, договариваться конкретно, без зауми и без подводных камней, заранее собирать информацию о возможных клиентах, не связываться с криминалом и не выбивать долги, даже если заказчик «обидел» и недоплатил...

Вообще, работая сразу на двух работах — госслужбе и частной — чего-то нового Николай не открыл. Чтобы выжить, чтобы хоть как-нибудь прокормить семью и детей, так делали многие. Даже когда на прежней работе переставали платить, когда закрывались заводы, шахты, дома культуры, общественные учреждения, градообразующие государственные предприятия, они ещё продолжали надеяться, что это не навсегда, что рано или поздно всё образуется, надо лишь потерпеть…

Сам Николай умом понимал, что ничего назад уже не вернётся, но в душе ему очень хотелось верить, что шанс ещё есть и его опыт, умения и способности, чему он учился, к чему готовился, стране ещё пригодятся.

Надежды не оправдались.

В конце 93-го, после октябрьских событий в Москве, выборов в Думу и принятия новой Конституции, его отдел в администрации области объединили с другим, должность, которую он занимал, упразднили, а предлагать ему новую никто и не думал.

И вот тогда наступили действительно тяжёлые времена.

Денег, зарабатываемых только частным ремонтом, для нормальной семейной жизни стало катастрофически не хватать. Плюс социальный статус понизился капитально. Супруга выходить на работу не захотела. Так же, как забирать их дочь из частной гимназии, в которую та поступила как раз в 93-м.

— Я с тобой развожусь, — заявила она через пару недель после Нового года. — Ты неудачник. Папа правильно говорит: мне нужен другой.

— И этот другой у тебя, конечно, уже появился, — заметил с сарказмом муж.

— Представь себе, да! — упёрла руки в бока Людмила…

Ругаться, пытаться вернуть её и уж тем более упрашивать дать ему ещё один шанс бывший «афганец» не стал. Он неожиданно понял: друг от друга они отдалились давно, нужен был только повод. И даже общая дочь уже не могла помешать их разрыву.

По тем временам… да, наверное, и по более поздним, уволенный со службы чиновник поступил благородно. Имущество он не делил, в скандалы не ввязывался, а просто ушёл в никуда, оставив жене и квартиру, и сбережения, и всё, что они успели нажить, пока были вместе.

До осени Николай снимал комнату в том общежитии, где жил до свадьбы и рождения дочери. А в ноябре ему пришла повестка на военные сборы. В восемьдесят четвёртом он на такие уже призывался и по их окончании получил погоны младлея. Обычное дело, как сказали тогда, простая формальность, пустяк, но спустя десять лет эта, на первый взгляд, пустая формальность оказалась в его жизни решающей.

На сборах 94-го Петражицкого повысили в звании до лейтенанта, а потом неожиданно предложили продолжить службу сверхсрочно — заместителем командира роты инженерной разведки.

Немного подумав, Николай согласился.

Пунктом временной дисклокации части в выданном направлении значился город Моздо́к, Северо-Кавказский военный округ…

* * *

В горвоенкомате на набережной Николай проторчал почти до самого вечера. Сначала попал в обеденный перерыв, потом опять простоял в длинной очереди, только теперь не призывников, а уже отслуживших... Короче, права была народная мудрость, что понедельник, мол, день тяжёлый. То учётную карточку у кого-то из очереди никак найти не могли. То тот, кто ставит печати, куда-то вышел, наверно, к начальству. А то и, вообще, в крыле, где архив, отключили свет, и пока не нашли неисправность, ничего нигде не работало.

На улицу Стрельников вышел лишь в половине шестого и сразу же побежал в Зареченское отделение милиции, надеясь, что, может, хоть с паспортом повезёт. Удивительно, но с этим ему и впрямь повезло. Паспортный стол ещё не закрылся, и что ещё удивительнее, никакой очереди перед окном не стояло. На заполнение анкеты и прочего ушло пятнадцать минут. Еще десять было потрачено на проверку старого, полученного сегодня в военкомате, но теперь уже точно просроченного «пятилетнего» паспорта и поиски затерявшейся справки из жилуправления. Про неё демобилизованный как-то запамятовал, но всё обошлось. Документ в отделение часа два назад принёс Аркадий Семёнович. Он же предупредил паспортистку, что Стрельников «свой» и мурыжить его ни к чему.

— Новый паспорт получите в среду, после одиннадцати, не раньше, — сообщила та, сложив все бумаги в папку и убрав её в сейф. — Выдача в соседнем окне. Работает до шести. Перерыв с полвторого до двух. Если будет закрыто, постучите, назовите фамилию и передайте вот это, — она протянула Стрельникову листок с «грозной» надписью «Специальное требование».

— Понял. Спасибо, — выдохнул с облегчением Николай.

Судя по объявлению над окошком, по средам паспортный стол не работал. Точнее, работал, но только по «спецзаявкам».

«Ничего в этой жизни не меняется, — мысленно хмыкнул старший сержант. — Хоть в прошлой, хоть в будущей, хоть в настоящей...»

Глава 10

Вторник бывший военный решил потратить на то, чтобы выполнить обещание, данное самому себе по прибытии в родные пенаты.

Улучшить условия жизни через домашнюю технику — об этом мечтали многие, да только денег, как правило, не хватало.

Деньги, спасибо военно-строительному хозрасчёту, у Николая имелись.

Держать их в кубышке он смысла не видел. Помнил, что после «деноминации» 61-го цены подскочат буквально на всё. Сперва тихой сапой, а потом и открыто, причём, не только в госмагазинах, но и на рынках. А убранный с ценников «лишний» нолик просто создаст иллюзию внешней стабильности и потребительского благополучия.

Нести заработанное в сберкассу разумным тоже не выглядело. Года так до 65-го снять более-менее крупные суммы с предреформенных вкладов было практически нереально. Примерно так же как получить выигрыш от облигаций госзайма, коих за двадцать лет напечатали столько, что не могли погасить их до самого развала Союза.

Вообще говоря, именно этот способ привлечь в экономику средства граждан («невозвращаемый» внутренний госзаём, фактически допналог) Николай полагал не просто неверным, а откровенно вредительским. И если в сороковые эта скрытая фискальная практика оправдывалась