Чиновник - Владимир Анатольевич Тимофеев

— Слышал о чём-то похожем, — кивнул Николай, припомнив, что в своё время писали о так называемых «солдатских бунтах» середины 50-х, когда специальными директивами руководства страны военнослужащих-срочников снимали с довольствия и по заявкам промышленных министерств переводили в «мобилизованные рабочие», оправдывая свои действия тем, что военных у нас сегодня переизбыток, а вот рабочих в промышленности не хватает, поэтому пусть работают, а не в войсках прохлаждаются.

— Ты слышал, а многие и не знают. И потом удивляются, откуда ноги растут, — криво заметил «Леший». — Иногда даже думаешь, что лучше уж трибунал и зона, чем вот такое. На зоне хоть пайку дают и робу, да ещё место в бараке, а тут... — Витька махнул рукой и негромко выругался. — Отправили нас, короче, в желдорПМК, узкоколейки строить в Северном Казахстане. Нам-то, два года уже отслужившим, ещё ничего, зато остальные — из них половина и больше призывники-желторотики, а где-то примерно четверть бывшие зэки. Вот с этими там постоянно тёрки случались. Всё порядки свои тюремные наладить хотели. Начальству на это плевать было с колокольни. Для них мы там все были контингент. Дешёвая рабочая сила, и только. Да ещё всё схитрить норовили, дольше срока пытались удерживать и наряды расценками закрывали по самому краю, только чтобы не сдохли от голода. Работать на тех условиях никому не хотелось, а уж обидно-то как, аж зубы сводило...

— А обиду, как я понимаю, спиртным заливали? — прищурился Стрельников.

— Так и есть, — не стал спорить Витька.

— А когда дембельнулся, остановиться не получилось?

Приятель залпом выпил оставшийся чай и горестно выдохнул:

— Не получилось. И, думаю, уже не получится. Кончился Витька «Леший». Был, да весь вышел. Нет его больше. Не-ту, — развёл он руками.

— Зря, — покачал головой Николай. — Зря ты себя хоронишь. Тем более что полдела, чтоб получилось, ты уже сделал.

— Полдела? Какие полдела? — нахмурился Левашов.

Николай засмеялся:

— Спрашиваешь — уже хорошо. А ещё лучше, что понимаешь свою проблему и рассказал мне о ней. Это как раз и есть те полдела, что я говорю.

— Ну-у-у... и чем мне это поможет?

— А ты действительно хочешь, чтобы тебе помогли? — ещё раз прищурился Стрельников.

В гляделки они играли секунд пятнадцать.

Первым сдался приятель:

— Хочу.

— Отлично. Ну, тогда слушай...

[1]На самом деле, офицерам венгерской госбезопасности в качестве гражданской обуви выдавали одинаковые туфли светло-коричневого цвета.

[2]Матьяш Ракоши, бывший Первый секретарь ЦК Венгерской партии трудящихся, смещённый с поста в июле 1956-го года.

Глава 9

С утра в понедельник Николай первым делом отправился за фотографиями. Прибыл точно к открытию ателье. Арон Моисеевич встретил его за стойкой:

— Доброе утро, молодой человек. Рад видеть вас в добром здравии. Фото готовы, извольте.

Он протянул Стрельникову два конверта. В первом «стандартном» лежали фото на паспорт, шесть штук, как и было указано в наряде-квитанции. В другом конверте, размером в два раза больше, лежали четыре портретных снимка формата 13 на 18, и столько же — 18 на 24.

— Прошу прощения, что чуть отступил от заказа и отпечатков сделал в два раза больше, — сразу же повинился фотограф. — Я просто не смог удержаться... Нет-нет, доплат я не требую, — замахал он руками, заметив, как гость хмурит брови, разглядывая фотографии. — Вы можете взять их все, и те, что побольше, и те, что поменьше. У меня есть лишь маленькое... ну, совершенно малюсенькое предложение. Или даже не предложение, а просто просьба.

— Просто просьба? Какая?

— Хочу, чтобы вы разрешили использовать эти фото для... ммм... рекламных мероприятий.

— В смысле? — уставился на него Николай.

— Эээ... я просто хотел бы, чтобы какое-то время ваш снимок висел вот тут, — указал на стену, где, как и положено для любой фотостудии, висели разные фото, в рамке и без, каких-то известных людей и обычных граждан, «удачно схваченных объективом». — Мне польза. Вам, хм, популярность... Нет, если, конечно, вы против, то я ни в коем разе...

— Да чего уж там, вешайте, — махнул рукой Николай. — На популярность мне наплевать, а вот лишние отпечатки... Нет, я брать их не буду. Не привык, знаете.

— Не привыкли быть должным? — попробовал угадать Арон Моисеевич.

— Что-то вроде, — неопределённо покрутил пальцами посетитель. — Возьму вот эти, поменьше. Те, что побольше, на стене будут лучше смотреться. Вот их как раз и повесьте.

— Именно так я и сделаю, — шаркнул ножкой фотограф.

Стрельников расплатился за снимки, спрятал конверты за пазуху и вышел из мастерской.

Вообще, оба фото (анфас и вполоборота, каждое по два экземпляра) ему понравились. На них он и вправду выглядел... как какой-то артист. И если бы у него была девушка, он бы и впрямь, по совету ушлого мастера, подарил бы ей какой-то из снимков. А так, раз девушки нет и в ближайшее время не намечается, пусть эти фотографии покоятся дома в альбоме. Ну, если, конечно, их тётя Зина не умыкнёт и поставит куда-нибудь на комод или в книжный шкаф, рядом с другими такими же — её мужа, сестры, шурина, зятя, свекрови...

Из фотомастерской Николай направился в военкомат. Дорога дотуда пешком заняла минут двадцать. Что любопытно, сие учреждение, как и центральный кинотеатр, располагалось в здании бывшей церкви — Храма Покрова Богородицы на Козлёне. Как раз отсюда товарища Стрельникова призывали в Советскую Армию.

Насколько он ошибался в том, что припёрся именно в это здание, Николай понял лишь через два с половиной часа, отстояв длинную очередь к «учётно-призывному окну».

— Тут только призывники, — сообщила ему дама в окошке.

— А кто отслужил?

— А кто отслужил, на Армейскую набережную, где военком...

Мысленно чертыхнувшись, Николай двинулся в обратную сторону.

Знал ведь прекрасно, что горвоенком сидит прямо у них, в Заречье, но почему-то подумал, что после службы на учёт ставят там же, где призывали. Ошибся, однако. Бывает. Хотя, с другой стороны, мог бы и вспомнить. Но только не прошлые времена, а будущие, случившиеся с