На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

А вот это уже серьёзно. Затевать гражданскую войну литовские магнаты вряд ли решатся. Как бы ни упал авторитет битого короля Сигизмунда, все здравомыслящие люди понимали, что война эта развернётся во всю ширь именно в Литве, окончательно разоряя её. И многие посчитают, что лучше уж расстаться с деньгами, нежели потерять всё. Ведь после такого король может и ещё один сейм собрать, где окончательно решит вопрос с литовской государственностью. Причём при самой горячей поддержке польской шляхты и магнатерии, жаждущей нажиться на чужом горе.

— Выходит, мне не стоит злоупотреблять вашим гостеприимством, панове, — заявил я. — Сегодня же начну готовиться в обратную дорогу.

— Стоит ли спешить? — удивил меня, как прежде Сапега, каштелян. — Отдохните с дороги, развлекитесь, в конце концов. Когда ещё будете у нас в гостях.

— Вы ведь не бывали на балу, не так ли? — поинтересовался у меня Радзивилл.

Вот тут-то я смог удивить его, хотя когда память князя Скопина подкинула мне этот факт, я был удивлён ничуть не меньше моих собеседников.

— Отчего же, — как можно небрежней бросил я, — был. Первый самозванец, усевшись на московский престол, во время свадебных торжеств устроил и бал, как он назвал его. Правда, плясать там никто из серьёзных людей не стал, это ж озорство, если не сказать хуже. Да и музыки такой никогда прежде слышать не доводилось.

— И всё же прошу вас, вельможный князь, — стоял на своём каштелян, — останьтесь хотя бы до Рождества и не откажите в любезности быть нашим гостем на балу в ратуше. Когда ещё его посетит московский князь. Ручаюсь, вы станете настоящим событием.

Быть кем-то вроде экзотического гостя у меня не было особого желания. Вот только Радзивилл присоединился к уговорам, и я не стал отказываться.

Вообще, что во время общения с Сапегой, что сейчас, мне казалось будто я на каких-то странных смотринах. Чувствовал себя женихом, которого выбирают родители девицы на выданье, а то и сразу нескольких, решая, достоин ли он чтобы засылать сватов, и какое дать за дочкой приданое. И чувство это мне совершенно не нравилось. Если дома меня просто отправляли туда, где я был нужен, в войско, чтобы бил врагов, или же в опалу, когда начали бояться, то здесь пытались играть со мной, что называется, в тёмную. Кому же такое понравиться может?

Но и оскорблять литовских магнатов резким отказом не стал. Тем более что до Рождества не так и долго — здесь ведь уже почти двадцать лет как календарь сдвинут вперёд на десять дней и все праздники наступают раньше.[4] Что-то крылось за их намёками, которыми весьма скупо потчевали меня что Сапега, что Радзивилл с виленским каштеляном. Понять бы ещё что именно.

Мой визит в Гольшанский замок не был секретом для них, на что я конечно же и не надеялся. Опередивший меня с приездом в Вильно Потоцкий уж точно если не обоим, то кому-то из них сообщил о моей встрече с Сапегой.

— Зря вы отправились в гости к Сапеге, пан Михал, — укорил меня Радзивилл. — Этот старый лис ведёт свои игру, впутываться в которую не вам уж точно не стоит.

— Забавно, пан Кшиштоф, — ответил я, усмехнувшись, — но Сапега мне почти то же самое говорил о вас.

— Ничего удивительно, — развёл руками Радзивилл. — Он желает втянуть вас в свою орбиту и не позволить сделать этого мне.

Вот тут помогли школьные знания. Конечно, князь Скопин не получил столь блестящего образования как этот европейски одетый господин, уж точно учившийся где-то на западе. Однако я-то учился в советской ещё школе и по физике у меня была четвёрка, как и по астрономии, и я вполне мог понять о чём говорит Радзивилл, решивший блеснуть своими знаниями перед московским дикарём. И мне уж точно было что ему ответить.

— А вы не думаете, пан Кшиштоф, — глянул ему прямо в глаза я, — что я могу быть и самостоятельным небесным телом, слишком тяжёлым, чтобы даже такие великие люди, как вы или Сапега втянули меня в свою орбиту.

Сказать, что князь Радзивилл был поражён, значит, ничего не сказать. Мне доставило известное удовольствие наблюдать как вытянулось его лицо, когда он услышал мой ответ.

— У моего дядюшки Василия Ивановича, — пояснил я, — того, кто сейчас царствует на Руси, были не только духовные книги. А в детстве я не только саблей махать да на коне сказать учился. Читать я тоже умел и любил.

Вот тут, конечно, врал я просто безбожно, в памяти князя ничего о книгах не было. Он как раз в детстве в основном был занят подготовкой к воинской службе, тут уж не до чтения. А вот я как раз читать любил и не только в своём детстве, да и образование получил не чета здешнему. Жаль только мало что из полученных знаний осталось в памяти.

— И всё же вам стоит быть осторожнее с такими прожжённым политиком, как Сапега, — выправил ситуацию каштелян.

— Пан Сапега, — усмехнулся я, — советовал мне быть осторожным со всеми в Литве, не исключая его самого.

— Добрый советом, — заметил быстро пришедший в себя Радзивилл, — легко переманить на свою сторону. Даже если вроде бы настраиваешь собеседника против себя.

— Благодарю, пан Кшиштоф, — в том же тоне ответил я, — за добрый совет.

— Вы и правда обладаете многолетним умом, пан Михал, — признал Радзивилл, — как о вас говорят. И всё же помочь вам мы бессильны. Однако на рождественском балу в ратуше вы сможете без проблем переговорить с великим гетманом насчёт ходатайства о мире перед нашим величеством.

— Что толку в том, — развёл руками я. — Мы уже обсудили, что Сигизмунд мира не желает.

— Мы не в Московии, — заметил каштелян, — где царь решает всё единолично и держит в руках абсолютную власть. В Речи Посполитой вопросы войны и мира решает сенат. Потому-то наше величество и подогревает против вас шляхту и магнатов, чтобы ему одобрили экстраординарные налоги для войны. Однако если в сенате станет известно о том, что Москва войны не желает, но хочет мира, наши магнаты вполне могут принудить его величество сесть с вами за стол переговоров.

— Он, конечно, сам этого не сделает, — добавил Радзивилл, — пришлёт кого-то вроде Новодворского, а то и вовсе Крыського, подканцлера[5] коронного. А он как и сам великий канцлер коронный ярый сторонник войны до победного конца.

— Они с епископом Гембицким, это и есть наш канцлер, — пояснил каштелян, — грезят присоединением Москвы к Речи Посполитой.

Уж не эти ли господа стоят за той самой семибоярщиной, хотя, уверен, там и без Сапеги не обошлось. Вот кто шатает и без того непрочный трон под дядюшкой. Знание это мне ничего не дало, но это пока, а там видно будет. Не думал же я в школе на уроках физики, что стану поражать своими сентенциями польских магнатов семнадцатого столетия.

— Грёзы их я своей рукой развеял, — решительно заявил я, — и снова сделаю это если придётся.

— Ваш царственный тиран думал также, когда ввязался в войну в Инфлянтах, — покачал головой Радзивилл.

Меня покоробило его высказывание о Грозном царе, однако затевать свару за столом я не стал. Если князь будет упорствовать в этом, придётся резко высказаться, как не так давно, когда я осадил Потоцкого.

— Я защищал Родину от врагов внешних и внутренних, — ответил ему я, — и по мере сил своих буду продолжать делать это. К слову сказать, здесь я занимаюсь тем же. Война для Русского царства и Литвы стала слишком разорительной, её нужно заканчивать. И решение об этом стоит принять здесь, в Вильно, в Варшаве мне в лучшем случае выставят совершенно невыполнимые условия и отправят восвояси.

— На бунт нас подбиваете, пан Михал? — усмехнулся и высказался вроде бы несерьёзно Радзивилл, вот только взгляд его был холоден, как лёд, он и ждал от меня ответа.

— И в мыслях не было, — снова развёл руками я. — Я не Гришка Отрепьев, приехал в Вильно не поджигать Литву, но гасить пожар войны. Той самой, — без особой нужды напомнил я, — что разоряет и мою Родину, и вас.

— Мир с Москвой для нас, — тяжко вздохнул каштелян, — это война с Короной Польской, вельможный князь, и никак иначе.