Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Не сообщить ли государю, что моду на козочек запустила в широкие массы сама Анька? Нет, не стану. Мода — такая вещь, что никогда доподлинно неизвестно, что послужило спусковым крючком.

— Теперь о более важном, — сказал император. — О вашем творчестве. Папочку я с собой не взял — в Царском селе она, но самое главное помню. Не стану вдаваться в художественные особенности — я не критик, пусть они свой хлеб отрабатывают… Мне ваши рассказы нравятся — некоторые больше, некоторые меньше, но так и должно быть. Я о другом.

Его Императорское Величество внимательно посмотрел на меня. Не иначе, сейчас начнется разговор о тех открытиях и изобретениях, которые упоминаются в рассказах.

— Ваш Крепкогорский со своим другом обсуждает, что существует четыре группы крови, — сказал император. — Я не поленился, решил справочки навести. Один наш известный медик — кстати, академик вначале посмеялся, сказал, что глупые книги не читает, потом задумался, и сказал — мол, идея-то сама по себе неплохая. Возможно, это бы позволило делать переливание крови. При кровопотерях уже пытались его делать — и от человека к человеку, даже и от свиньи, Иной раз и получалось, а чаще всего нет. Вот, если бы автор подсказал — как установить эти самые группы?

— А это просто, — сообщил я. — Пусть академик своему лаборанту задание даст — набрать кровь в пробирку, закупорить ее как следует, потом в носок положить.

— В носок⁈

— Совершенно верно, — кивнул я. — Пробирку в носок, к носку веревочку привязать — и, раскручивать, пока не устанет. Ну, а потом, когда рука устанет, кровь под микроскоп сунуть, на предметное стекло. В крови такие мелкие штучки будут — похожие на монетки, так пусть они их считают. Понабирают разную кровь, установят — где и сколько монеток, вот тогда они все четыре группы и откроют. Сам я на славу не претендую, пусть им и лавры, и премия какая-нибудь престижная.

Государь император с удивлением смотрел на меня, а я, делая безмятежный вид, уставился на него.

— Иван Александрович, а почему носок-то?

— Ну, носок — это для начала, пока ничего иного под рукой нет. Потом ученые какую-нибудь крутящуюся машинку придумают. Я уже и название придумал — центрифуга. Чтобы пробирки вставлять, раскручивать. Ученые у нас умные, изобретут. Им механики помогут.

Государь опять встал, прошелся по кабинету. А я, грешным делом, лишь слегка приподнял свою задницу, но потом опять сел. Будем считать, что император мне разрешил. Только бы не спросил — как это мне в голову пришло? Как же.

— И как вы до всего этого додумались?

Ну да, я бы тоже спросил.

— Ваше величество, я же судебный следователь, — принялся я объяснять, на сей раз вставая с места. Неприлично же, если царь стоит. — У меня мысли немножко в другую сторону шли. Допустим, мы уже научились определять, что на месте происшествия кровь, а не краска там, не варенье. Но до сих пор не можем различать — человеческая ли кровь, или, скажем, кровь животного? А еще потребуется различать — от какого человека кровь? Может, там кому-то нос разбили, а мы это посчитаем за убийство? Вот, думал я думал, да и надумал, что кровь каждого человека индивидуальна, но не настолько, чтобы у каждого была индивидуальная кровь. У ребенка должна быть кровь, схожая с родительской, но тут не понятно — от матери или от отца? Подумалось — четыре группы должно быть, не больше. А насчет носка, так вспомнилось, как молоко в сепараторе крутится, сливки от обрата отделяет. И кровь, она в сущности, такая же жидкость, как и молоко. Значит, должно что-то от чего-то отделяться.

Ух, сам запутался в своем собственном объяснении. Еще бы. Пришлось все с ходу придумывать. Да, а про носок-то откуда? Не помню. Скорее всего, из какой-нибудь книги про апокалипсис, когда выжившие создавали центрифугу с помощью подручных средств.

— М-да… — только и сказал государь. — Причудливо же у вас мысль идет. Литератор. А ледокол вы как придумали?

— А все также, раздумывая о раскрытии преступлений, — нахально заявил я. — Просто писать о двух друзьях, влюбленных в одну девушку, о любовном треугольнике — обыденность. Что я о любви после Пушкина или, после Тургенева, нового скажу? А вот если туда что-то интересненькое добавить — экспедиция к полюсу, корабли, так совсем иное дело. Я уже понял, что нужно писать так, чтобы читали разные читатели. Кому-то будет интересна любовь, кому-то технические новшества, а кому-то — немножко юмора.

— Так что с ледоколом-то? — с нетерпением перебил меня государь.

Пока болтал, успел придумать правдоподобную версию.

— Опять-таки, есть судебная дисциплина — трасология. Изучает различные следы, оставленные во время преступления. И след от пули, и отпечатки пальцев. Надеюсь — в ближайшее время сможем сопоставлять и запахи, и ниточки от одежды, которые убийца оставил. Нет таких преступлений, чтобы преступник не оставил чего-то такого, за что мог бы зацепиться следователь. Но след, разумеется, со следами человека ассоциируется. Тоже, кстати, доказательство — отпечаток подошвы, размер ноги, глубина. Человек, когда ступает по снегу, поднимает ноги. Дети, понятное дело, снег пинают, из-за чего и обувь портится, и нагоняй получают. Вот и подумал — почему бы ледоколу тоже не наступать сверху? Если он целиком не сможет — пусть хоть частично. Придумал, в рассказ вставил — не пропадать же добру?

— Кажется, достаточно убедительно, — хмыкнул император.

Еще бы не убедительно. В версию, что знания поступают мне откуда-то извне, «сверху» — никакой критики не выдержит.

— А с ледоколом какие-нибудь практические выводы есть? — поинтересовался я.

— Вице-адмиралу Шестакову даны соответствующие распоряжения, — туманно отозвался государь. — Но у Морского технического комитета есть и иные задачи, кроме создания ледоколов.

— Жаль. В наших местах, где лед по восемь месяцев в году — ледоколы очень нужны. Северный морской путь — это будущее. Но корабли, способные лед колоть, нужны везде. Тот же Финский залив почистить. Весной из-за разлива города заливает — убытки, а так, лед раскололи, вот и решение проблем. Я слышал где-то, или читал, что есть очень талантливый морской офицер Макаров. Вот, он бы с проектом ледокола управился.

— Есть такой, — кивнул император. — Во время турецкой войны лично ему «георгия» вручал. Очень достойный офицер, скоро на повышение пойдет. А вы о нем от кого слышали?

Эх, сейчас скажу, что читал о нем в книге из серии ЖЗЛ.

— Честно, не помню, — начал выкручиваться я. — Но я же много с кем общаюсь — служба такая. Опять-таки, все лето в Москве провел, а там у нас родственники, знакомые, среди них и морские офицеры есть. От кого-то услышал, что Степан Осипович Макаров минные катера создавал, торпеду придумал. Если бы о ком-то другом услышал, другую бы фамилию назвал.

Не знаю, удовлетворил ли я любопытство императора в полной мере, но иных отговорок у меня нет. Так что, пусть примет эту версию.

Прокатило.

— Как там ваш городской голова поживает? — поинтересовался государь. — Про фарфоровую козу я знаю, а что еще?

Фух, кажется, все острые вопросы пройдены. А про Милютина я сейчас много наговорю.

— Иван Андреевич деньги ищет на строительство железной дороги — акционеров привлекает. Обдумывает строительство в Череповце заводика, на котором паровозы станут строить, а для начала — вагоны. Еще он загорелся идеей создать у нас высшее учебное заведение. База имеется — Александровское техническое училище, где среднее звено обучают. А теперь бы неплохо инженеров побольше выучить. Но сразу скажу — все проекты в стадии обдумывания, а как только Милютин к реальным делам приступит, вам сразу же доложат.

Надеюсь, Иван Андреевич не отступит от тех идей, которые мы обсуждали? Иначе я потом буду иметь бледный вид. Впрочем — ему теперь и деваться некуда.

— Что ж, Ивану Андреевичу передавайте от меня поклон. Скажите — все его проекты будут приняты с благосклонностью. Кстати, а у вас имеются ко мне какие-нибудь вопросы?