Сентябрь 1939 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Мой расчёт оказался верен: «выговоревшись» при полном безмолвии с моей стороны, Шарабурко выплеснул эмоции и слегка даже подустал. Потому теперь выслушал меня до самого конца — и только после хрипло выдохнул:

— Ну и кашу ты заварил, Фотченков! А расхлебывать ее мне…

— Никак нет, товарищ комбриг. Все четыре акта агрессии последовательно спровоцированы немцами. Насколько мне известно, Львов входит в зону советского влияния и находится к востоку от «линии Керзона». Соответственно, нарушение договорённостей и военная агрессия исходит с германской стороны — с чем я и рекомендую ознакомить командарма и вышестоящее руководство. Что же касается ответственности — то я, как командир вступившей в бой части, и буду её нести.

— Больно раздухарился ты, Пётр Семенович! Нести ответственность… И ведь понесешь! Ты не имел права выдвигать немцам ультиматум без согласования со мной и армейским командованием!

Тон комбрига, осуществляющего общее руководство операцией по захвату Львова, звучит сварливо, неприязненно. Но сам Шарабурко находится сейчас с основными силами собственной пятой кавалерийской дивизии, а также большей частью моей бригады в Тарнополе. Лошадям требуется отдых — а танкам, наверное, небольшой ремонт… И горючее. Так что реальной обстановки комбриг не знает — и я позволяю ответить себе достаточно свободно:

— Зато по уставу, товарищ комбриг, я имел право уничтожить противника, внезапно открывшего огонь по моим боевым машинам и кавалеристам сопровождения.

Думаю, поддевка мне вполне удалась. И хотя я совершенно не знаю, что на самом деле полагает устав в данной ситуации (как там все описывается?), однако же мой аргумент Шарабурко принял.

— Выходит, обманули немцы… Что планируешь делать?

— Бить врага доступными силами и средствами. Пока что немцы оседлали господствующие высоты над городом сравнительно небольшими силами — но подкрепление придёт им на помощь в любой момент. А если придёт, враг получит в руки и готовые позиции для размещения артиллерийских батарей, и удобный плацдарм для развития дальнейшего наступления в город.

Небольшая пауза, затем короткий вопрос:

— Справишься своими силами?

— Никак нет. Но я договорился с поляками о совместных боевых действиях. Однако переоценивать их возможности не следует — потому я как можно скорее жду танки моей бригады и бойцов пятой кавалерийской! Особенно нужна артиллерия — вся доступная! — орудия ПВО и зенитные пулеметы. При необходимости реквизируйте весь доступный польский автотранспорт в Тарнополе, но ускорьте переброску подкреплений! Кроме того, запрашиваю воздушный удар на высоты 324 и 374 в городской черте Львова — удар следует нанести не позже, чем через три часа.

Шарабурко, как кажется, несколько даже опешил от списка моих требований:

— Ты часом не перегрелся на солнце-то, Пётр Семёнович? Чего раскомандовался⁈ Какой автотранспорт, какой такой налет на высоты? Заварил кашу — вот сам и расхлебывай!

А вот это уже перебор… Невольно разозлившись, я повысил голос:

— Ещё раз, товарищ комбриг! Немцы заняли господствующие над городом высоты, серьёзно укрепились. Подарить им ещё день на переброску резервов — значит отдать инициативу в руки врага. А наступать мне придётся без артиллерийской поддержки! И в атаке будут гореть не только мои танкисты, но и ваши кавалеристы понесут потери — большие потери! Так что поддержка с воздуха обязательна — она сохранит жизни многим нашим бойцам. А без своевременно подкрепления мне высоты не удержать! И все последующие потери при штурме окажутся напрасны, так как враг выбьет нас и успеет закрепиться по Львове!

Сделав короткую паузу, я веско добавил:

— И если за начало конфликта с немцами я ответственен — и я отвечу. То задачу захватить Львов получили лично вы, товарищ комбриг. Я, если что, и в бою погибнуть могу — а вот почему города не заняли и не удержали, когда была такая возможность, спросят уже именно с вас.

Я специально выделил интонацией конец фразы, как бы намекая, что Шарабурко в случае потери Львова ничего хорошего не ждёт… И вновь недолгое молчание — после чего комбриг (а ведь мы с ним в одних званиях!) спросил совсем иным тоном:

— Потери?

Я чуть помялся, после чего тяжело выдохнул:

— Большие. В бою на вокзале и под бомбежкой две с половиной сотни кавалеристов убитыми и ранеными. Танков и броневиков — практически половина машин.

Честно сказать думал, что Шарабурко вновь разразится гневной отповедью — но тот лишь сухо ответил:

— Сделаю, что смогу.

Как только я завершил сеанс связи, ко мне подошёл начштаба, осторожно поинтересовавшийся:

— Ну как?

Я внимательно посмотрел на полковника, между делом успевшего доложить мне о нападении на делегатов связи — информацию о котором добыл у пленных Кругликов. Весьма важный эпизод, идеально укладывающийся в картину именно германской агрессии — причём никак не связанный со мной! Во взгляде полковника лишь искреннее сочувствие — и ни следа затаенной издевки или же мрачного удовлетворения.

Да нет, начштаба мужик нормальный, он с самого начала поддержал идею «возмездия» за нападение на разведку — и за потерянный броневик едва ли не в лицо высказал! Такой вряд ли станет интриговать и пытаться подставить, надеясь занять командирскую должность — хотя в настоящий момент возможностей для подставы выше крыши…

— Нормально. Запросил поддержку с воздуха и подкрепления, Шарабурко обещал сделать все, что сможет.

Глаза у Василия Павловича удивлённо округлились — он явно ожидал иного результата! Во взгляде его словно бы восхищение промелькнуло, Дубянский покачал головой — но ответил бодро, даже как-то радостно:

— Ну, силен ты, Пётр Семёнович, ох силен!

— Да хватит тебе, Василий Павлович, это ж начальство, а не германцы… Пойдём лучше с нашими новыми союзниками обсудим план атаки на высоты — у нас на все про все три часа.

Немного помявшись, я уже неуверенно добавил:

— Успеем хоть?

Но начштаба только энергично кивнул:

— Если поляки телиться не будут, должны.

Командир 101-го отдельного танкового батальона капитан Акименко Кирилл Дмитриевич тихим ходом вел машины второй роты, а также уцелевшие «бэтэшки» старшего лейтенанта Чуфарова к высоте 374 «Кортумова гора» — старательно избегая широких и просторных городских улиц. На броне десант спешенных кавалеристов — позади же топчется сводный батальон польских пограничников, толкающих перед собой шесть стареньких трехдюймовок… Но «белым» никакой веры нет — наверняка залягут, как только немцы полоснут по наступающей пехоте из пулеметов!

Кирилл Дмитриевич невесело усмехнулся. Для того танки и идут впереди пехоты, чтобы подавить огневые точки. Вопрос только в том, что и «бэтэшки» комбата окажутся под огнем фрицевских ПТО…

Капитан тяжело вздохнул — ему очень не нравился план комбрига. Ведь согласно последнему три машины роты с наиболее опытными мехводами станут кружить перед немецкими позициями, поливая их огнем из пулеметов — и вызывая артиллерийский огонь на себя. В то время как сразу шесть танков с лучшими наводчиками будут спешно гасить проявившие себя орудия и пулеметы… Тем же самым займутся и польские артиллеристы, развертывания которых комбат дождется во чтобы то ни стало! И, наконец, оставшиеся четыре машины под командой Чуфарова рванут на высоту с десантом на броне, спеша выйти к немецким гаубицам — и уничтожить их.

После чего атаку должен развить польский батальон при поддержке оставшихся в строю танков…

Иными словами наступление на высоту — занятую, по меньшей мере, пехотным батальоном немцев — проводится без полноценной артиллерийской подготовки, для проведения которой комбриг назначил самих танкистов! Но будь у немцев одни лишь легкие противотанковые орудия, эффективно поражающие «бэтэшки» метров за пятьсот, это один вопрос. Благо, что Фотченков озвучил действительно дельную мысль — навесить на лобовую проекцию корпуса запасные гусеничные траки, а вдоль бортов уложить стволы срубленных деревьев. Погасить удар бронебойной болванки такие нехитрые приспособы действительно помогут.