Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович

– А вам‑то какое дело⁈ – выпалила она, и на этот раз голос прозвучал звонко, срываясь на истерику.

Я выдержал паузу.

– Так‑то мне не безразлично, что происходит с моими коллегами.

Марина метнула в меня взгляд, потом глубоко вдохнула и, будто решившись, выдала:

– Тогда знайте, что я больше не ваша коллега, – процедила она.

Я чуть приподнял бровь. Вот теперь разговор обещал стать действительно интересным.

– Это как? – спросил я, не показывая своего удивления.

Глава 14

– А вот так, – выпалила Марина, – сегодня увольняюсь. Иду к Леониду Яковлевичу, несу заявление! А вы мне мешаете пройти!

Я обратил внимание, что она старается держаться уверенно. Вот только как ни старайся, а глаза ложь всё равно выдадут. В глазах классухи блеснула влага, наворачивающихся слёз.

И я сразу понял, что это не добровольное увольнение. Явно не тот случай, когда человек решает всё взвесить и уйти красиво. Тут или прижали, или что‑то сломалось внутри Марины так сильно, что оставаться стало невозможным.

Занимательно, конечно, ведь ещё вчера ничто не предвещало такого развития событий.

Я молчал, просто смотрел на девчонку. Она отвела взгляд, будто боялась, что если встретится со мной глазами, то не выдержит и сорвётся в слёзы.

– Пустите, Владимир Петрович, – пискнула она, снова дёрнув дверь.

Я не шелохнулся.

– Пустите же!

Марина рванула за ручку с такой силой, что та чуть не вылетела из креплений.

Не знаю… в целом, конечно, не моё это дело. Хочет увольняться – её право. Не хочет говорить, так и я не психотерапевт, чтобы вытаскивать из неё тайны под пыткой. Каждый сам решает, где его предел. Поэтому я убрал руку с двери, давая ей возможность пройти.

Марина снова потянулась к ручке, и в этот момент рукав её кофты чуть сполз. Я машинально глянул на него и сразу всё понял. На запястье отчётливо виднелся свежий синяк. Отпечаток пятерни – пальцы видны, как по линейке.

Вот это уже другое дело… похоже, здесь не просто «увольняюсь».

Марина, не оглядываясь, шагнула внутрь школы. Но я сделал то, что обычно не делаю – пошёл за ней, быстро, решительно. Догнал, положил руку на её талию и развернул к себе – мягко, но уверенно.

– А ну‑ка, погоди, – сказал я.

Классуха дёрнулась, глаза вспыхнули возмущением.

– Что вы себе позволяете, Владимир Петрович⁈ – почти выкрикнула она, пытаясь вырваться.

Но я не отпускал и не обратил внимания на её вспышку – эмоции в такой момент лишь дымовая завеса.

– Так, дорогая, – я кивнул в сторону спортзала. – Ответственно заявляю, что ты никуда не пойдёшь, пока не успокоишься и не возьмёшь себя в руки. Возражения не принимаются.

Марина дёрнулась, глаза сверкнули.

– Да не хочу я вам ничего рассказывать! – выкрикнула она, пытаясь вырваться.

Я лишь крепче прижал её к себе, но без грубости, просто обозначая границу.

– Марина, я уже сказал: возражения не принимаются. Поэтому идём.

Классуха выдохнула, поняв, что спорить бесполезно, и только нервно отвела взгляд.

– У тебя же сейчас урок физкультуры, – шепнула она, ища хоть какое‑то оправдание, чтобы уйти.

– Ничего страшного, – ответил я и повёл её к двери спортзала. – Сейчас дам ребятам задание, они и без меня управятся. А мы с тобой поговорим.

Мы направились по коридору к спортзалу. Возле двери подсобки нас встретил дядя Миша. Он пытался дрожащими руками вставить ключ в замок, но промахивался каждый раз.

– Здравствуйте, дядя Миша, – пискнула Марина, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– А… да, здравствуй, – пробормотал вахтёр, мгновенно побледнев.

Я подмигнул ему – Миша вздрогнул всем телом, зато ключ, наконец, с противным щелчком вошёл в замочную скважину.

В мой кабинет можно было войти, не заглядывая в спортзал, чем я и воспользовался. Показывать Марину в таком виде детям точно не стоило.

– Так, – сказал я, – посиди здесь минуту. Я схожу, дам ребятам задание на урок.

Классуха кивнула, показывая, что услышала.

Я же налил воду из пятилитровки в чайник, включил его, потом открыл шкафчик – там лежало несколько пачек пакетированного чая: чёрный, зелёный, какой‑то ягодный.

– Вот, – сказал я, показывая рукой. – Сделай себе чай. Выбирай любой, ассортимент, как видишь, богатейший.

Марина попыталась улыбнуться, но вышло натянуто.

Оставив её в кабинете, я вышел в спортзал. Класс, к моему удивлению, стоял в шеренге, как я и просил. Молодцы, выдержали. Для подростков это и правда достижение – ведь я отсутствовал уже, по сути, половину урока.

– Так, молодёжь, – сказал я, проходя вдоль шеренги, – все, кто стоял вот так, как положено, это потенциальные кандидаты на пятёрку за сегодняшнее занятие.

Ребята оживились, выпрямились, стараясь выглядеть ещё примернее.

– У нас осталось полурока, – продолжил я. – Сегодня у нас будет самостоятельное изучение физкультуры.

– А это как, Владимир Петрович? – спросил один Артамонов, стоявший первым в шеренге.

– Это значит, что вы оставшиеся двадцать минут не разносите мне спортзал, не убиваете друг друга и не создаёте мне проблем. Тогда я, в свою очередь, не создаю проблем вам. И когда через двадцать минут вернусь, каждый из вас получит по пятёрке за сегодняшний урок. Задача ясна?

– Более чем ясна, Владимир Петрович! – хором ответили дети.

– Ну и отлично, тогда через двадцать минут увидимся.

Я развернулся и вышел, слыша, как за спиной кто‑то уже тихо шепчет: «Вот бы все уроки такие были».

Когда я вернулся в кабинет, Марина всё ещё стояла у стола, не присаживаясь. Чайник уже закипел, но чай она так и не заварила – просто смотрела в окно, скрестив руки на груди. Увидев меня, девчонка сразу потянулась к своей сумке.

– Владимир Петрович, я, пожалуй, пойду, – она постаралась проскользнуть к двери.

– Стопе, – я встал у прохода. – Что произошло?

– Это не ваше дело. Вы учитель физкультуры, а не… – девчонка запнулась, подбирая слово. – Не семейный психолог.

– Так, – я закрыл дверь, подошёл к ней ближе. – Сейчас ты делаешь чай – себе, мне, без разницы кому, и заодно рассказываешь, что произошло. Это не просьба, Марина, это моя тебе инструкция.

Классуха тяжело вздохнула, закатила глаза, но всё же взяла чашки.

– Какой вы чай будете? – смиренно спросила она.

– Любой, – ответил я, усаживаясь за стол. – Мне вкус не важен. Важно, чтобы ты перестала молчать.

Марина поставила чашку передо мной и замерла, стиснув кулачки. Казалось, она собирает в себе силы, чтобы начать говорить, но слова так и не шли.

Я не стал торопить, посмотрел на чашку – пар поднимался тонкой прозрачной струйкой. Чай смешивался с лёгким ароматом её духов. Однако Марина вместо того чтобы сесть рядом, снова попыталась уйти.

– Всё. До свидания, Владимир Петрович.

Она уже повернулась к двери.

– Нет уж, дорогая, съехать не получится.

Я показал ей ключ от кабинета.

– Дверь, если что, заперта.

Рука девчонки легла на ручку двери, но нажать она так и не решилась.

– Тебя твой кавалер обижает? – я перешёл к сути.

Марина медленно повернулась, убрав руку от двери. В её глазах появилось удивление. Страх там тоже был… как будто даже страх того, что я об этом узнал.

– Я не знаю, как вы это узнали, Владимир Петрович, – прошептала классуха, с трудом подбирая слова. – Но… это не кавалер. Это мой брат.

Я невольно приподнял брови. Вот оно как.

Про себя я отметил, что теперь всё встало на свои места. И при этом ничего не стало проще.

– Брат, значит… – проговорил я вполголоса, глядя на неё внимательно.

Теперь в голове у меня закрутились новые вопросы. Почему брат поднимает на сестру руку? Что между ними происходит? И не связано ли её внезапное желание уволиться именно с этим братцем?

Марина стояла передо мной, будто пойманная в ловушку, нервно теребя край рукава своего пальто. Взгляд у неё был виноватый и растерянный.