Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович

– Думаешь, он что‑то мутил? – прошептала она.

– Думаю, что просто так такие типы у доски не стоят… Зная тебя, Сонь, – добавил я с лёгкой усмешкой, – могу предположить, что ты вытрясала из него информацию по чайной ложке. А если и ты не докопалась, то, значит, твоему дружку было что скрывать.

– Ну будет… что ты из меня зверя делаешь… я же всё ради дела…

Она смущённо опустила глаза. Мы немного помолчали. Соня задумчиво смотрела в окно, потом снова покосилась на меня.

– Вроде как… что‑то связанное со стройкой, – припомнила она. – Точно, он Леониду Яковлевичу как‑то рассказывал, что разбирается в строительстве, мол, «всё знаю от и до».

Я кивнул, но ничего не ответил. Зато внутри сразу щёлкнуло – пазл начал складываться.

Если у него был бизнес, связанный со стройкой, то это могло объяснить, почему он выбрал вакансию трудовика. Формально всё логично: мастер на все руки, умеет обращаться с инструментом, может и ребятам показать. Только вот одно «но» – зачем? Зарплата копеечная, особенно на четверть ставки. Ну‑у, версию с энтузиазмом я и так сразу отмёл.

Я задумался. Если этот недоделанный Котя пришёл не ради денег… то ради чего? Доступа. К чему? К помещениям, материалам, школьным складам? А может, к кому‑то из сотрудников или детей?

– В общем, мутная история, – сказал я вслух. – Не клеится.

Соня только отрывисто кивнула:

– Я тоже теперь думаю, что что‑то там не чисто.

– Разберусь, – пообещал я.

Может, Аня знает подробности – она с ним ближе общалась. Или при следующей встрече с директором узнаю, зачем ему вообще был нужен такой кадр.

Я чуть сбросил скорость, потому что впереди показался перекрёсток.

– Кстати, – добавил я, – любопытный момент: ведь именно директор его и устроил, верно?

– Ну да, – ответила Соня. – Через знакомых. Говорил, что человек надёжный, с опытом.

– Ясно.

Я уже прикидывал в голове, как эту ниточку аккуратно потянуть, чтобы увидеть, что скрывается за фасадом «учителя труда».

Далеко ехать не пришлось. Всего через пару кварталов Соня попросила остановиться у старой пятиэтажки с облупленной штукатуркой.

– Вот мы и приехали, – сказала она, кивая на дом.

– Удобно, – хмыкнул я. – От школы минут десять пешком.

– Да, бабушка когда‑то специально добивалась, чтобы нам дали квартиру здесь. Тогда и школа была рядом, и транспорт удобный – во все концы города, – ответила Соня с какой‑то теплотой в голосе.

– Прям династия ударников образования, – пошутил я, глуша двигатель.

Соня усмехнулась, но в её улыбке читалась грусть.

– Ну, вообще‑то ты не так уж далёк от истины. Работа в школе у нас почти семейная традиция. Бабушка, мама – обе были здесь. Бабушка директором когда‑то была. Потом мама заняла её место… до тех пор, пока не пришёл Леонид Яковлевич.

Я отметил, как на слове «пришёл» голос Сони стал резче.

– А вот у меня стать директором не получилось, – добавила она после короткой паузы.

Я посмотрел на неё внимательнее. Сказано было с обидой, но не только. В этом тоне было и что‑то личное – словно она не просто упустила должность, а считает, что её отняли.

– Лёню, значит, не жалуешь? – спросил я, хотя ответ был очевиден.

Соня неопределённо пожала плечами.

– Просто… у каждого своя правда, – тихо произнесла она. – Он пришёл, когда мама болела, и работал с приставкой «и. о.». Потом, когда мама умерла, пост занял он уже безо всяких приставок. А я тогда была ещё молодая… и, видимо, не подошла по возрасту.

Я не стал озвучивать мысли на этот счёт. В провинциальной системе всё решают не дипломы, а связи. И зря Соня рассчитывала на место директора по наследству.

– Ну, не переживай, – сказал я, чтобы хоть как‑то разрядить атмосферу. – Судьба у тебя всё равно роль директора не отняла – ты и так всей школой командуешь.

Соня посмотрела на меня, чуть улыбнувшись, но глаза оставались задумчивыми.

– Иногда командовать – это не значит управлять, Володя, – предельно честно ответила она. – Просто стоишь посередине между глупыми и наглыми и стараешься, чтобы никто никого не сожрал.

Соня помолчала, потом вдруг сказала:

– Володя, может, зайдёшь? Чаю попьём. Правда, у меня дома ничего сладкого нет, но тут рядом магазин, можно что‑нибудь купить к чаю.

Она говорила с лёгким смущением, будто сама не была уверена, зачем вообще делает это предложение – то ли из вежливости, то ли действительно не хотела оставаться одна.

Честно говоря, после всего этого дня я валился с ног. В голове шумело, тело требовало отдыха, а где‑то на краю сознания маячила ещё одна нерешённая проблема – пёс. Домой нужно было успеть до Ани, чтобы не объяснять, почему я возил завуча по ночным улицам и где в этот момент был Рекс…

– Сонь, пожалуй, в другой раз, – мягко отказался я. – С ног валюсь от усталости. Но обещаю, что с меня торт.

Она чуть вздохнула, но кивнула.

– Жаль… – сказала искренне, опуская глаза.

Потом полезла в сумку, и я мельком заметил внутри тот самый апельсин, который я ей предлагал в учительской. Тот, от которого она тогда так гордо отказалась. Усмехнулся про себя.

Вот так жизнь переворачивается… утром мы готовы были перегрызть друг другу глотки, а теперь стоим у подъезда, как старые знакомые, и она даже зовёт меня в гости.

Соня достала ключи, вышла из машины и открыла домофон.

– До свидания, Володя, – обернулась она. – И… ещё раз извини, что я тогда так себя вела.

– Всего хорошего, Сонь, – ответил я.

Она улыбнулась, нырнула в подъезд и исчезла за дверью. Я не стал выходить из машины и провожать её – ноги болели так, что даже уши в трубочку сворачивались.

Сколько я сегодня прошёл? По ощущениям – километров двадцать, не меньше. В этом времени «нормой» считались десять тысяч шагов в день – типа гарантия здоровья и тонуса. Так вот, у меня сегодня, похоже, был личный рекорд – тысяч тридцать, не меньше.

А учитывая, что ел я сегодня как пленный, организм должен был уже начать жрать сам себя. Правда, жиры – те ещё упрямцы. Сначала уходит вода, потом мышцы, а уж потом, если повезёт, доберёшься до этих паразитов.

С такими философскими мыслями я подъехал к своему двору. Как и ожидалось, все парковочные места были заняты под завязку. Народ уже вернулся с работы, каждая машина прижата к бордюру, и втиснуться туда было можно разве что танком.

Ладно, фиг с ним – как и в прошлый раз, поставлю джип на привычное место у дороги.

Мотор тихо урчал, фары выхватывали из темноты облезлые подъезды и редкие силуэты прохожих… Я ещё издалека понял, что у дороги, где я парковал джип, творится что‑то странное.

Фары выхватили из темноты несколько припаркованных машин, и на лобовых стёклах каждой аккуратно лежали… кирпичи.

Они были выложены так, будто кто‑то специально «украсил» весь ряд.

Вот это да…

Я остановился и вышел из машины. Подошёл ближе, взял один из кирпичей – обычный, строительный, с пылью и следами цемента. Никаких записок или надписей. Газетка под ним – старая, ничего интересного, кроме того, что на ней когда‑то печатали кроссворды и объявления.

Но намёк был ясен и без слов.

В девяностых подобные «послания» были вещью обыденной – кирпичом на стекле предупреждали заранее. Мол, сегодня просто аккуратно положили, а завтра могут и неаккуратно «уронить».

Я прошёл взглядом по ряду импровизированных угроз. Так сказать, воспитательная работа на местах. Местные «хозяева асфальта» недовольны тем, что кто‑то паркуется не там, где им хочется.

Скорее всего, послание адресовано всем, кто ставит машины вдоль дороги… не знаю, правда, чем они тут мешают. И ломать голову особо не хочу. Но очевидно, что рисковать и оставлять тут машину без присмотра не хочу тоже.

Я на миг задумался и почти сразу вспомнил про визитку стоянки, которую я как‑то находил под дворником пару дней назад.

Хм… теперь же картина складывалась идеально: сначала визитка, потом кирпич. Следующий шаг – битое стекло. Видимо, такая вот реклама платной стоянки. Тоже старые как мир приёмчики, с душком.