Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Ну, девчонки, сами виноваты. Сами выбираете себе таких вот «принцев» на китайских спортивных машинах. А потом удивляетесь, что ваш спутник жизни вдруг оказывается не таким уж замечательным, как вам казалось.

– Но мы ведь с ним вместе уже три месяца! – почти крикнула завуч.

– И мы с ним примерно столько же, – не осталась в долгу Аня. – А вообще у нас завтра годовщина… тоже ровно три месяца.

Трудовик сидел на полу, втянув голову в плечи, и выглядел так, словно молил небеса о немедленном провале под землю. Глаза метались между двумя бестиями, губы шевелились, но звуков не выходило. Видимо, мозг отчаянно искал вариант, как объяснить сразу двум разъярённым женщинам, почему так вышло.

Девчата продолжали копаться в подробностях – с таким рвением, будто им жизненно необходимо было установить точную хронологию всех поцелуев, свиданий и обещаний «любить навсегда». Обе теперь уже говорили наперебой, а трудовик только мотал головой.

– Да как ты мог! – взвизгнула завуч, в голосе звенела настоящая обида.

– Ты же говорил, что любишь меня и только меня! – добавила Аня, почти плача.

Обе в один момент перевели взгляд на трудовика, как два прожектора. Трудовик открыл рот, потом закрыл. Видно было, что внутри у него паника, и мысли скачут, как блохи на горячей сковородке.

Ну а что он мог ответить? Что, мол, пока говорил слова любви одной, слал сердечки другой? Или что случайно запутался в расписании встреч?

Он только поднял ладони, как кот Леопольд, – мол, «давайте жить дружно», – но эффект был нулевой. Вообще‑то существует мужская солидарность, но явно не в этом случае. Этого конкретного типа мне было не жалко ни на грамм. Слишком уж самодовольный, наглый и пустой. И теперь Котя получал по заслугам.

Поняв наконец, что оказался в полном тупике и ответить своим дамам по существу нечего, трудовик выбрал старую проверенную стратегию всех неумелых ловеласов – пошёл в нападение.

Он медленно поднялся с пола, пошатываясь, лицо пунцовое, а глаза бешеные.

– А что я, по‑вашему, должен был говорить⁈ – взорвался он. – Значит, вот так – я теперь козёл, да? А когда подарки от меня принимать, так вы в очередь выстраивались, а⁈

Аня отпрянула, завуч побледнела, но обе всё равно не уступали.

– Как ты можешь так говорить! – выкрикнула завуч, сжав кулаки. – Я тебе всё верну, всё до копейки!

– И я! – подхватила Аня дрожащим голосом, но уверенно.

Трудовик криво усмехнулся, почти с презрением, и, грозя им пальцем, процедил:

– Вы ещё пожалеете, что вот так выставили меня!

И, покачиваясь на негнущихся ногах, направился к двери. Интересная реакция, ничего не скажешь. Мужик баб водил за нос, а теперь ещё и возмущён, что ему предъявили претензии.

Ну конечно… как пелось в одной замечательной песенке: «Есть лаве на кармане, извини меня, Маня, эй, девчонки, а ну, навались!» Так‑то деньги в кармане, машина… вот он и возомнил себя ханом. А эти вот две курицы, выходит, его наложницы.

В итоге трудовик ушёл – покачиваясь, но с видом человека, уверенного, что последняя реплика осталась за ним. В коридоре остались только мы втроём: я, Аня и завуч. Вернее, уже вдвоём – потому что Мымра, не выдержав, первая сорвалась.

В её больших, обычно холодных глазах вдруг выступили слёзы. Соня сжала кулаки и, чтобы не расплакаться прямо при мне, резко развернулась.

– Всего доброго, – бросила она и быстрыми шагами ушла прочь.

Не за трудовиком, а в противоположную сторону. Аня осталась стоять. Плечи опущены, взгляд в пол. Для неё будто весь мир разом схлопнулся. Она молчала, только дышала тяжело – видно было, как внутри всё кипит, но слёзы пока не выходят.

Я подошёл ближе, остановился рядом.

– Ну что, Аня, – сказал я. – Думаю, теперь ты убедилась, что твой Котя – это просто обыкновенный мерзавец?

Она медленно подняла на меня глаза. Взгляд был уставший и совершенно разбитый.

– И, надеюсь, – продолжил я, – теперь ты понимаешь, почему я хотел ему втащить при первой же возможности?

Глава 7

– А ты… ты что, всё это знал? – тихо спросила Аня.

В интонации девчонки отчётливо слышались усталость и горечь. Будто она наконец поняла, что творилось вокруг.

– Ну… – я чуть пожал плечами. – Прям точно не знал. Я даже не знал, кто твой этот «Котя».

– Как это не знал? – прошептала Аня. – Я же тебя с ним знакомила… Ах да, снова будешь мне врать про то, что ты забыл, Вова⁈

Она покачала головой, не веря.

– И ты не видел, что он прямо под твоим носом крутил роман с завучем? А ты… ты же сам говорил, что тебе София нравится!

Последние слова моя сожительница бросила почти с отчаянием. В глазах застыла обида – теперь уже не столько от измены, сколько от разочарования во всех сразу.

И с этими словами Аня резко развернулась и пошла прочь. Даже не стала ждать моего ответа… впрочем, вопрос тоже был философский, ответа в принципе не подразумевающий.

Я остался стоять один посреди коридора.

Интересная ситуация, всё‑таки. У меня, оказывается, была якобы симпатия к Мымре, при этом я был влюблён в Аню. А параллельно у меня на глазах трудовик крутил роман с завучем. И всё это – зная, что я знаю. Или, по крайней мере, могу рассказать… товарищ трудовик, оказывается, ещё тот рисковый дядя.

Вот блин, «Санта‑Барбара»… хоть стой, хоть падай.

К сожалению или к счастью, эта «Санта‑Барбара» даже не думала заканчиваться. Едва трудовик с обеими своими «возлюбленными» разошлись по разным углам, как жизнь тут же выдала мне новый акт этого театра абсурда.

По коридору, мерно покачивая бёдрами, шла наша учительница по математике. Уже переодетая. Нет, не в свой привычный строгий костюм, а в длинное, обтягивающее вечернее платье цвета тёмного вина.

Платье, стоит отметить, вовсе не школьного стандарта – скорее из тех, в которых идут на ужин при свечах, а возвращаются под утро.

Где она раздобыла наряд в школе – загадка. Хотя, если подумать, ничего удивительного.

Женщины ведь они такие: могут хранить вечернее платье прямо в школьном шкафу – между папками с журналами и коробкой мелков. Так сказать, на случай «особого приглашения».

Боюсь даже подумать, сколько ей пришлось ждать до того момента, как платье понадобилось.

Эльвира шла быстро, явно торопилась. И так же быстро стало понятно, куда она направляется: на свидание к нашему «уважаемому» бизнесмену. Видимо, всё‑таки согласилась провести вечер «в неформальной обстановке».

Когда Эльвира прошла мимо, пошёл такой запах духов, что у меня невольно защекотало в носу. Надушилась она щедро – похоже, половину флакона на себя вылила. Аромат был настолько густым, что, будь я комаром, я бы умер не от хлопка ладони, а от удушья…

М‑да. Ну хоть комаров выведет в округе.

– Эй, – окликнул я математичку, когда она почти дошла до выхода. – Эльвира, а вы куда такая красивая собрались?

Она обернулась – помада на губах блеснула в свете люминесцентных ламп.

– Я, Владимир Петрович, иду налаживать личную жизнь, – сказала Эльвира, смущённо улыбаясь. – И, кстати, спасибо вам большое за то, что вы, так сказать, поспособствовали мне в этом.

– Всегда пожалуйста, конечно, – сухо ответил я. – Только я ведь тебя предупреждал, что не стоит вестись ни на какие приглашения и ужины. Этот твой бизнесмен – далеко не тот, за кого себя выдаёт.

Она лишь пожала плечами, держа сумочку под мышкой.

– Ну, знаете, Владимир Петрович, спасибо, конечно, за консультацию, но я, пожалуй, к ней прислушиваться не буду. Да и вообще: если не попробуешь, то не узнаешь!

Я смотрел, как она уходит, всё так же покачивая своей заметной филейной частью.

Ну что тут скажешь… девчонки подчас как дети малые. Каждый раз думают, что именно с ними всё будет по‑другому.

Я вздохнул, сунул руки в карманы и вышел из школы. Вот есть же хорошая пословица: дураки учатся на своих ошибках, а умные – на чужих. В данном случае, правда, не дураки, а дуры. Причём дуры конкретные. Говоришь ей «не лезь», а ей как об стенку горох.