На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Крыский какое-то время глядел на него, как будто решая, что сказать в ответ, однако его опередил Тарновский. Всё же у возраста есть преимущество, можно высказываться прямо, никто тебе не попеняет за грубиянство. Ведь всегда можно сказать, что при Батории всё было совсем не так, и вельможные паны не гнушались прямо высказывать свои мысли не прибегая в политесам.

— Если Жолкевский получит булаву, — высказался он, — то выведет войско за стены для противоборства с мятежниками и угробит его.

— Отчего же? — удивился Крыский, решив несколько сгладить резкость слов старика Тарновского. — С объединённым воинством из Замостья и Жолкевского у нас больше солдат, нежели у противника. Все они превосходно обучены и в полевом бою стоят побольше собранной с бору по сосенке армии мятежников.

— Они уже трижды показали, чего стоит их собранная с бору по сосенке армия, — отмахнулся Тарновский. — А этот кретин Оссолинский уничтожил почти всю кавалерию, лучшую силу польской армии. Без неё в поле мы будем с мятежниками на равных, а как умеет воевать при таких шансах московитский князь, все уже давно знают.

— Именно поэтому, — решил настоять на своём Ходкевич, — гетманская булава не должна достаться Жолкевскому, чтобы он не имел шансов проталкивать свою идею.

— Будет у него булава или нет, — мрачно предрёк старый Тарновский, — а войско выйдет из-за стен, и тогда… — Он помолчал мгновение, но всё же продолжил: — Да поможет нам Господь и Пречистая Дева Мария.

И все трое перекрестились, от слов Тарновского веяло могилой.

Курфюрста я встречал в лагере штурмовой дивизии, заодно и малый смотр дал ей, чему гетман Ходкевич, командовавший ею, даже обрадовался. Пока мы ждали возвращения пана Козигловы, которого я снова отправил на предварительные переговоры с представителем курфюрста, в прошлый раз он с ними отлично справился, мне показали как ловко штурмуют насыпанные валы с утыканными кольями верхушками лановые пехотинцы. Наверху же стояли наёмники, которые всеми силами пытались столкнуть их вниз.

— Прежде бывало даже до крови доходило, — сообщил мне Ходкевич, — уж больно тогда злы люди были. Теперь же как игра для них это. Я приказываю каждое утро валы на пол-ладони подсыпать, и делают это выбранцы, ежели штурмом взять не сумели или же шотландцы, коли их-таки собьют оттуда.

— Отлично, пан гетман, — кивнул ему я, — просто отлично. Жаль, конечно, план баталии изменился теперь, когда в Варшаву пришли войска Замойского и Жолкевского. Вряд ли теперь будем штурмовать её.

— Уверен, — согласился со мной гетман, — король поспешит вывести из города войско, чтобы разбить нас. Сил у него теперь для этого вполне достаточного. Приватные войска Замойского отличаются дисциплиной и отлично укомплектованы и вооружены. Жолкевский же своих людей спаял кровью в украинных воеводствах, в битвах с казаками Сагайдачного.

— И вы считаете: ваш брат, который носит булаву гетмана польного, — поинтересовался я, — решится на это?

— Он человек в высшей степени разумный, — покачал головой Ходкевич, — и вряд ли стал бы поступать так. Это риск, а с войсками Жолкевского и Замойского у нас крайне невеликие шансы взять Варшаву, даже если к нам присоединится курфюрст. Однако сейчас его голос при королевском дворе будет звучать очень тихо, куда тише нежели голоса тех, кто захочет вывести армию в поле и побить нас. Слишком уж многим, начиная с самого Жигимонта, хочется поквитаться за былые поражения.

— А новое их не страшит? — усмехнулся я.

— Страшит, — кивнул Ходкевич, — и потому они постараются ударить как можно скорее, чтобы заглушить этот страх.

Козиглова вернулся спустя почти сутки после того, как покинул наш второй осадный стан, а вместе с ним прибыл граф Вальдек с трубачом и знаменосцем, несущим штандарт курфюрста.

— Ваше княжеское высочество, — обратился ко мне Вальдек, — я приветствую вас от лица моего сюзерена курфюрста Бранденбургского. Он сообщает, что готов прибыть в ваш лагерь с малым экскортом сегодня же, если для его встречи всё готово.

— Я благодарю его светлость, — ответил я, — за поспешность, которая, уверен, вовсе не роняет его достоинства. Передайте ему, что всё готово к встрече, и я с нетерпением жду его.

Курфюрст не обманул, и уже к вечеру того же дня мы с ним беседовали в просторном шатре, который обычно занимал Ходкевич. Сейчас оттуда вынесли все его личные вещи, оставив место для большого стола, за которым сидели мы с курфюрстом. Слуги натащили стульев для особ вроде самого гетмана и князя Януша Радзивилла с графом Вальдеком и лавок для менее значимых господ. Среди них были наёмный генерал, фактически командовавший войском курфюрста, и свежеиспечённый полковник Козиглова, у которого за поясом торчал нечеловеческих размеров буздыган, какого бы и сам Чингиз-хан не погнушался бы, наверное. Уж тут князь Януш расстарался вовсю, изготовив для Козигловы подходящий символ его власти. У кого другого он бы смотрелся комично, но только не у высокого и тощего словно жердь рейтарского полковника, чью сухопарость не могла скрыть даже кираса, которую он нацепил для пущей важности.

— Я пришёл не к шапочному разбору, — начал разговор курфюрст, — и рад этому. Судьба Варшавы решится в скором времени, как я вижу. Я привёл с собой достаточно людей, чтобы поддержать тебя, князь Михал, — он намеренно обращался ко мне как равному, подчёркивая свою силу и значимость, которые сильно увеличились с нашей прошлой встречи, — а кроме того тяжёлые пушки, которые славно послужили мне в Мариенбурге. Теперь же они послужат нашему общему делу в Варшаве.

— С тяжёлыми пушками город взять будет куда проще, — кивнул я, — однако вряд ли они нам понадобятся.

— Отчего так? — удивился курфюрст.

— К королю пришло сильное подкрепление, — ответил я. — Жолкевский с Замойским привели войска на помощь Варшаве.

— Теперь Сигизмунд, конечно же, сидеть за стенами не станет, — кивнул курфюрст. — Он выйдет в поле и попытается растоптать нас конницей.

— Это вряд ли у него выйдет, — возразил я, — потому что в недавней битве на Висле нам удалось очень сильно потрепать коронное войско, состоявшее преимущественно из кавалерии.

— И всё равно сидеть за стенами он не станет, — настаивал на своём курфюрст, — особенно когда по Варшаве выстрелят тяжёлые пушки. Тогда внутри стен может найтись слишком много сторонников мира, которые начнут вынуждать Сигизмунда начать с нами переговоры. Ему нужна победа. Громкая, каких давно уже не знала Речь Посполитая, иначе недолго Сигизмунду носить корону, а уж на то, чтобы передать её сыну Владиславу и надежд быть не может.

— Тогда вам стоит привести свои войска в мой главный осадный стан, — ответил я, — чтобы мы были готовы вовремя принять удар. Да и пострелять по Варшаве из тяжёлых пушек, никогда не будет лишним, не так ли?

— Для них не было достойной цели в Поморье, — усмехнулся в ответ курфюрст, — даже Мариенбург лишь старинная кирпичная крепость, неприступная по меркам двухсотлетней давности. Под стенам Варшавы для осадных орудий найдётся достаточно подходящих целей.

Я умолчал о том, что дивизию Ходкевича решил оставить в этом стане. Всего половина дневного перехода отделяла его на основного, так что он вполне успеет прийти нам на помощь. Я хорошо помнил ещё один совет Сун Цзы, который, кажется, тоже был эпиграфом к песне шведской рок-группы. Война — это путь обмана, когда ты близко, покажи, что ты далеко. Когда у тебя мало войск, покажи, что их много, и наоборот. Дословно, конечно же, я его не помню. Я не собирался показывать обороняющей Варшаву коронной армии подлинную нашу численность. Пускай в день битвы их ждёт пренеприятный сюрприз, когда Ходкевич подойдёт несколько позже, и ударит там, где его солдаты будут нужнее всего. Быть может, это и решит исход сражения, а может лишь убережёт нас от сокрушительного поражения. Однако демонстрировать этот козырь, припрятанный в рукаве я раньше времени не собирался.

Курфюрст вскоре отбыл к своему войску, и уже на следующее утро со стен Варшавы все желающие могли наблюдать, как его армия длинными колоннами входит в наш осадный стан.