Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Отказываться, конечно, никто не посмел. Все – и директор, и завуч, и остальные сопровождающие – взяли по пирожку. Правда, видно было, что еда пришлась им не по вкусу. Но, как водится, все жевали с вежливыми улыбками, делая вид, что наслаждаются.

– Упакуй остальное, – обратился Аля к своему телохранителю, который терпеливо стоял чуть поодаль. – Потом в машине поем.

Телохранитель кивнул и направился к поварихе.

А я, наблюдая эту сцену, подумал, что момент подходящий. Пока Аля занят едой, можно проверить, готово ли всё в мастерской. Класс труда был следующей точкой нашей программы.

Я, стараясь не привлекать внимания, бочком‑бочком выскользнул из столовой. Все были заняты Алей, его рассказами и пирожками, так что моё отсутствие осталось незамеченным.

Глава 3

Я быстро направился к мастерской, где проходили уроки труда. Беспокоился я не безосновательно. Дело было в том, что трудовик заявил, что хочет лично встретить бизнесмена – «всё по уму показать, чтобы впечатлить».

И вот теперь я шёл проверить, что он там «впечатляет». Потому с моей стороны трудовику было чётко обговорено – инициатива здесь не нужна.

Подойдя к двери кабинета, я увидел, что она закрыта. Перед ней стояли трое парней из продлёнки, которые должны были изображать на мнимом уроке активную деятельность.

– Что такое, мелюзга? – спросил я, останавливаясь рядом. – Почему не заходите в кабинет?

– Так трудовик сказал выйти, – охотно ответил один из пацанов, энергично почесав затылок. – С кем‑то разговаривает там. Сказал не мешать.

– Понятно, – я посмотрел на закрытую дверь.

Как говорится, хочешь, чтобы дело было сделано хорошо – сделай сам. Я дёрнул ручку двери – не заперто. Осторожно открыл, вошёл внутрь и прикрыл за собой. В самой мастерской не было ни души. Голос трудовика доносился из подсобки. Он разговаривал с кем‑то по телефону.

Не имею привычки подслушивать, но разговаривал этот мутный товарищ слишком громко. Если бы и хотел не услышать, так не получилось бы.

– Да подожди ты, не сахарная – не растаяешь! – говорил трудовик раздражённо. – Ты же видишь, у меня сейчас важные дела… Да знаю я, знаю, что обещал, но не могу сейчас всё бросить и уйти. И знаешь почему.

Судя по всему, на том конце провода была не завуч. Но разговаривал трудовик со своей женщиной… тот ещё жук – пока другие стараются, этот тут решает сердечные вопросы с любовницей. Ну или не с любовницей… короче, хрен поймёшь.

Я громко откашлялся, чтобы не подслушивать дольше, а заодно дать ему понять, что не один.

Из подсобки донёсся резкий шорох – будто трудовик едва не выронил телефон.

– Э‑э… да, потом перезвоню, жди, короче, – буркнул трудовик в трубку и быстро нажал на отбой.

Следом вышел, стараясь изобразить деловой вид. Телефон сунул в карман и, не скрывая раздражения, спросил:

– Тебе чё надо?

– Пришёл тебя проконтролировать.

– Меня контролировать не надо, – огрызнулся трудовик, – ты лучше себя контролируй!

Я чуть приподнял бровь.

– Себя я уже проконтролировал, теперь твоя очередь. У тебя ничего не готово, а наш гость придёт с минуты на минуту.

Трудовик скривился, как будто я ему на ногу наступил.

– Да я бы с удовольствием отдал тебе это представление, – выпалил он. – Тем более ты такую дурь придумал в качестве встречи этого мужика, что самому стремно смотреть будет. Но уж нет… хочу поучаствовать. Посмотреть, как ты облажаешься на полную катушку.

Я медленно выдохнул.

– Тон сбавь при разговоре со мной, – предупредил я.

– А то что? – трудовик усмехнулся. – Побежишь жаловаться руководству? Или заедать своё горе выпечкой и конфетами?

Он с демонстративным видом сунул руку в карман и достал оттуда шоколадную конфету.

– На, покушай, – сказал он с издёвкой, протягивая конфету мне. – Хоть успокоишься. А то на тебе лица нет. Ну а потом катись к чёрту, идёт?

Я посмотрел на него молча. Он явно ждал, что я вспылю… Но я просто перевёл взгляд на дверь, понимая, что пока время есть, стоило бы провести с трудовиком воспитательную беседу.

– А конфетка‑то вкусная? – уточнил я.

– Конечно вкусная, – ухмыльнулся тот, перекатывая конфету по ладони.

– Слушай, ну давай, я попробую, – сказал я тем же ровным тоном. – С удовольствием съем.

Трудовик хмыкнул, довольный собой, и, не подозревая подвоха, протянул руку с конфетой.

– Бери, – сказал он с издёвкой.

Я подошёл ближе, как будто действительно собирался взять сладость. Рука потянулась вперёд… и в следующий миг я нанёс короткий, чёткий удар под дых.

Ровно в солнечное сплетение.

Трудовик согнулся пополам, судорожно хватаясь руками за живот. Лицо побледнело, изо рта вырвался болезненный сип.

Он инстинктивно рванулся к верстаку, схватил киянку и поднял её, пытаясь перехватить инициативу.

– Ты… сука… – прохрипел он, шипя сквозь зубы.

Я увернулся от замаха киянкой и моментально перехватил его запястье. Тотчас схватил вторую руку, и, пока трудовик не понял, что именно я хочу, кисти оказались в тисках на верстаке. Я зажал губки так, чтобы пальцы и запястья оказались прочно зафиксированы.

Трудовик задыхался, корчил обличающие гримасы и впивался глазами в меня. Но выбраться он не мог – механизм держал крепко.

– Отпусти, козёл, ты охренел! – шипел он, вся его маска уверенности тотчас улетучилась.

– Отпущу, – пообещал я, – но сначала уясни для себя одну простую вещь. Так себя вести я тебе не позволю. Ни теперь, ни в следующий раз.

– Так раньше я шутил, и ты нормально реагировал, – зашипел он.

– Раньше было раньше, – сказал я, – а теперь, дружок, время изменилось. И я предупреждаю, что в следующий раз я не просто зажму тебе руки в тисках, а сломаю на хрен твои куриные косточки.

Трудовик плюнул на пол, оскорблённо ругаясь. Правда, в его голосе слышалась уже больше испуганная злоба, чем храбрость. Я же чуть сильнее зажал тиски.

Нет, кости я ему ломать не собирался… Хотел сделать так, чтобы он ясно почувствовал, что не прав.

И боль предсказуемо победила гордыню. Взгляд трудовика стал растерянным и уже менее вызывающим.

Он стонал, двигая плечами, пытаясь найти удобное положение. Его глаза метались, и на секунду мне показалось, что он осознал – игра закончилась.

Я же не торопился отпускать. Пусть сам попросит.

Трудовик застонал, скривился от боли, но терпел – порог его боли оказался выше ожидаемого.

– Отпусти, с‑сука… ты мне кости переломаешь.

– Ты о своём поведении подумал? – как ни в чём не бывало спросил я.

Наклонился, подобрал с пола конфету и медленно, почти церемонно развернул обёртку. Следом протянул конфету этому товарищу.

– Съешь. Если что, сладкое заставляет мозг работать лучше, а тебе сейчас надо думать. Может, додумаешься, что так поступать нельзя?

– Пошёл ты на хрен. Отпусти, я тебя сейчас убью, – в его словах слышалась попытка скрыть страх.

– Ладно. Раз по‑хорошему не хочешь – будем по‑плохому.

Я начал подкручивать тиски. Трудовик сжал зубы, глаза у него метались, внутри боролись гордость и расчёт. Молчание длилось несколько секунд – этого времени было достаточно, чтобы он осознал последствия.

Трудовик ещё поупирался, похрипел и подёргался, пытаясь вырвать руки. Но я держал тиски крепко, понимая, что долго он не выдержит. Упрямство таких держится на показной браваде, а не на характере.

– Рано или поздно ты всё равно откроешь рот и скажешь «а‑а». И заодно скушаешь свою же конфету. Раз она такая вкусная, пусть идёт на пользу делу.

Всё это, конечно, выглядело жёстко – со стороны, возможно, даже чересчур. Но подобные «шуточки», как позволил себе отпускать этот тип, нужно выжигать каленым железом.

– Володя, отпусти, я так…

– Что?

– Я так не…

Он не договорил – дверь мастерской распахнулась. На пороге стояли трое мальчишек из продлёнки – те самые, что торчали под дверью.