Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович

– Вот, – наконец продолжил директор дрожащим голосом. – У нас, как видите, просторный спортзал. Занятия проходят регулярно, дети довольны…

Он достал платок и стал вытирать вспотевший лоб, будто стоял не в спортзале, а в сауне.

– Дадим слово нашему замечательному преподавателю физкультуры, Владимиру Петровичу, – Лёня кивнул в мою сторону.

Аля перевёл взгляд на меня, чуть вскинул бровь. Его глаз я не видел из‑за солнцезащитных очков, которые он не снимал.

– Так это ты физрук, значит? – протянул он с лёгкой усмешкой, скользя по мне взглядом, будто оценивал.

– Да. Я, – ответил я.

Разумеется, любой здравомыслящий человек на месте Али должен был испытать лёгкий когнитивный диссонанс. Толстоватый паренёк и преподаватель физкультуры? Да уж, в моём облике было куда больше от участника соревнований по поеданию пончиков, чем от учителя физры.

– Между прочим, – с напускной гордостью добавил Лёня, – именно Владимир Петрович готовит наш 11 «Д» класс к предстоящей олимпиаде. Очень талантливый педагог, с прекрасными результатами.

Я еле удержался, чтобы не фыркнуть. Лёня‑то, похоже, всерьёз решил, что если громче хвалить, то Аля проникнется любовью к школе. Наивный. Крещенному было глубоко наплевать и на школу, и на весь наш коллектив.

Я, честно говоря, думал, что Аля вообще не слушает директора. Однако при словах про олимпиаду он едва заметно дёрнулся. Медленно повернулся ко мне, и во взгляде Крещенного мелькнуло лёгкое беспокойство.

– Олимпиаду, говоришь? – уточнил он.

Аля смерил меня тяжёлым, прожигающим взглядом. И на этот раз в его глазах мелькнул хищный отблеск, что всегда появлялся у Крещенного перед тем, как начиналось настоящее месиво. Тогда, в девяностые, я видел это выражение десятки раз… Примерно за секунду до того, как он доставал ствол и решал, кто будет жить, а кто нет.

– И как проходит подготовка, Владимир Петрович? – спросил он холодно.

– Лучше всех, – спокойно ответил я.

Директор зачем‑то решил вставить слово, будто его кто‑то спрашивал.

– Ну… не совсем… то есть… подготовка пока только начинается, но мы, я вас уверяю, сделаем всё возможное…

– Ясно, – отрезал Аля, пресекая блеяния Лени. – Я правильно понимаю, что 11 «Д» – это у вас тот самый экспериментальный класс?

– Да, – подтвердил я.

Аля молча снял свои чёрные очки, в которых щеголял с самого начала встречи. И я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок.

Левый глаз у Али был полностью выгоревшим, с мутной радужкой. Тот самый взрыв в машине, когда я бросил гранату… тогда ему просто чертовски повезло.

Мы встретились взглядами. Второй, живой глаз Крещенного буквально смотрел мне прямо в душу.

Я не отвёл взгляда.

Секунда, две… и воздух будто сгустился между нами, натянулся как струна.

– Ну… удачи вам с подготовкой, – сухо бросил Аля с ленивой издёвкой.

Понятно, что никакой удачи он мне не желал. Эта фраза звучала так же искренне, как благословение от палача. По глазам Али было видно, что он не верит ни на грош. Ни в меня, ни в школу, ни тем более в то, что я способен добиться чего‑то значимого с экспериментальным классом. Для него я был просто ещё один неудачник, которого Крещенный проглотит даже не жуя.

Мне же было забавно происходящее. Аля ведь не понимал, кто перед ним… Он ведь даже не догадывается, что сейчас стоит лицом к лицу с Володей из девяностых.

Тем, кого он предал и кого считал мёртвым.

Честно?

Жаль, что я тогда не добил Крещенного. Он оказался живучий, как крыса. Хотя, пожалуй, сравнение даже мягкое и для крысы оскорбительное.

Но ничего… Так‑то на каждую крысу найдётся своя ловушка.

Быстро потеряв ко мне малейший интерес, Аля снова начал бросать взгляды в сторону математички.

– А можно я скажу, Леонид Яковлевич? – вдруг подала голос завуч.

Директор приоткрыл рот, явно собираясь вежливо отказать Мымре, чтобы не сболтнула лишнего. Но Аля опередил Лёню буквально на долю секунды, чуть приподняв ладонь:

– Говорите, – разрешил он.

Завуч будто расцвела от предоставленной возможности.

– Вы знаете, – затараторила она, – наш спортзал, конечно, требует ремонта. Мы стараемся, поддерживаем как можем, но без финансирования… ну посмотрите сами!

Мымра сделала выразительный жест рукой, обведя спортзал по периметру.

– Этот паркет… хотя паркетом язык не повернётся назвать! Доски здесь лежат с конца восьмидесятых! Мы их красим, подновляем, шпатлюем, но они уже прогибаются, ходят ходуном! А дети ведь здесь бегают, прыгают… один неосторожный шаг – и можно получить травму.

Я покосился на неё, поражаясь тому, как ловко завуч выстроила речь, словно готовила её заранее. Конечно, интересно она всё‑таки баба, своевольная. Я ведь просил никому не открывать рот…

Ну да ладно. Мымра, похоже, нюхом чуяла, где власть. Ну и стоило появиться кошельку в лице Али, и тут она как лиса перед курятником начала заискивать перед ним…

Аля, между тем, слушал и не перебивал.

– А ещё посмотрите на наши баскетбольные кольца, – не унималась завуч. – Они давно нуждаются в замене! Сетки так уже лет десять оборваны, щиты треснутые, а ведь дети занимаются ежедневно!

Мымра всплеснула руками, показывая своё искреннее возмущение этим «безобразием».

Аля продолжал делать вид, что слушает. Стоял, слегка покачиваясь, сунув руки в карманы. Но по выражению его физиономии мне было видно, что Крещенному чхать на школьные проблемы. Ему вообще не до школы.

Но завуч, словно не замечая этого, продолжала тарахтеть. Упрямая баба.

У неё этот внутренний стержень, или, как она сама говорила, «гражданская позиция», срабатывал в любой ситуации. Даже когда напротив стоит человек, который одним движением пальца может оставить Мымру без работы, а то и без здоровья.

Наконец Соня закончила свой монолог пафосно, как на педсовете:

– В общем, я вас очень прошу, по возможности, выделить финансирование для нашего спортзала. Оно действительно необходимо, сами видите.

Аля помолчал секунду, смотря на Мымру своим живым глазом. И снова надел очки.

Тишина висела слишком долго, и чтобы хоть как‑то её разрядить, наша физичка неловко закашлялась.

Наконец Аля ответил, чуть растягивая слова:

– Ну… если школа выиграет олимпиаду, – он медленно перевёл взгляд на меня, – то, конечно, финансирование появится. И всё будет. И паркет вам поменяют, и кольца, и даже потолок подкрасят. Обещаю.

Вот тут, судя по тону Али, он начал закипать, и Соне следовало бы заткнуться. О чём, кстати, ей вовсю сигнализировал директор, хмуря брови. Но завуч девчонка непослушная и восприняла «обещаю» Али как зелёный свет.

– Вы только представьте, – снова затараторила завуч, не замечая, как у Али на лице всё явственнее проступает раздражение. – У нас даже футбольное поле… вернее, одно его название! Там ведь и уроки проводить невозможно! Вся трава вытоптана, одна глина. Настолько спрессованная, что уже годами ничего не растёт! А асфальт на беговых дорожках весь пошёл трещинами, дети спотыкаются, падают…

Аля слушал молча, пока в его глазах не появилась лёгкая скука, смешанная с брезгливостью. Потом коротко махнул рукой:

– Я вас услышал, – процедил он. – Как я уже сказал: если выиграете олимпиаду – получите финансирование. Всё будет. И поле, и трава, и асфальт новый постелим, хоть резиновый.

Он сделал паузу, а потом добавил с ядовитой ухмылкой:

– А если не выиграете… ну, тоже ничего страшного не произойдёт. Всех ваших детей распределят по другим школам.

Завуч вздрогнула, видимо наконец поняв, что добродетель из этого урода так себе.

Причём сказаны были эти заверения с таким тоном, будто Аля, улыбаясь, вытер ноги о Мымру.

Всё как двадцать лет назад.

Только теперь Крещенный делал это в строгом костюме, а не в малиновом пиджаке.

Друзья, не забывайте ставить лайки, пожалуйста!

Вам не сложно, а мне приятно!