Жена-беглянка. Ребенок для попаданки - Константин Фрес

— В моем положении, — вдруг выдохнула я, привлекая Ивара к себе, не соображая, что делаю, — забеременеть от вас невозможно.

Он жарко дышал мне в губы.

Жарко, обжигающе.

— Ну же, ваша милость, — произнесла я еле слышно, лаская его напряженные плечи. — Вероятно, у нас больше не будет… шанса.

Он не вынес этой пытки.

С ревом он заключил меня в объятья, впился мне болезненным поцелуем в губы.

И я прильнула к нему в безумном порыве, отвечая на его грубую жадную ласку и растворяясь в ней.

Потому что только сейчас я ощутила каково это — любить.

Он безошибочно отыскал мою комнату.

Словно знал, где я живу. Где провожу время. Где сплю, думаю и жду…

Его руки были сильными, жесткими, грубыми. Но не жестокими; прикосновения к моей коже были мягче шелка.

Платье на мне он просто разодрал, не имея терпения справиться с завязками и пуговицами. Я осталась в одной сорочке, но холодно мне не было. Кожа пылала, словно страсть его передалась мне и заставила кипеть кровь.

Голодными губами впился в мою шею, оставляя алые следы обжигающих поцелуев.

Вместо того, чтоб бросить меня в постель, поднял, прижал к стене.

Мои ноги обвили его, и я сама удивилась, как естественно и бесстыдно я это сделала.

Страсть его была грубой и жесткой. Она опаляла, она мучила и заставляла наслаждаться.

Но от этой жесткости ласки ощущались так остро, что я выкрикнула во все горло, ощутив первое — самое желанное и сладкое, — первое проникновение.

Господи, как я хотела его!

Я обвила его руками и ногами, вцепилась в его одежду ногтями, и вздрагивала от каждого его движения, от каждого толчка в мое тело, потому что наслаждение было острым, как касание лезвия.

Я целовала его горячие губы, сходя с ума от его близости, от его запаха, от жара его рук.

И кричала, кричала, когда он отстранялся, чтобы вдохнуть немного остужающего прохладного воздуха.

Так хорошо мне не было никогда.

До слез, до жалких стонов, до дрожи, охватывающей все тело.

Его руки, поддерживающие меня под бедра, хищно сжимались, стискивая мое тело почти до боли.

А Ивар продолжал меня терзать самой сладкой в мире пыткой, упиваясь моими беспомощными воплями.

О, как я хотела его…

Потом мы оказались в постели.

Наши тела были раскалены, обжигающе-горячими, а постель — прохладной.

То неистовство, что между нами произошло, описать трудно.

Мне казалось, что весь мир для меня превратился в одно неописуемое, невыносимое блаженство.

А руки Ивара, разглаживающие мое тело, изучили каждую складку, каждую частичку меня.

Ощущая его ладонь на своем лоне, я сгорала от нетерпения и жажды наслаждения.

Я вымаливала их, приникая к его телу, принимала его в себя и выгибалась, вжимаясь в него.

Двигаясь в одном ритме, ласкаясь, обретя смелость и позволив себе быть откровенными, мы шептали друг другу слова признаний.

И кончали — мы кончали вместе, сгорая в пылу страсти, как сухие осенние цветы.

Такого наслаждения я не испытывали никогда и ни с кем…

Это и есть любовь?..

Глава 72

Поутру мы с Иваром расстались.

Мы долго не могли отпустить руки друг друга.

Проведенная ласках и нежности ночь не оставляла нас.

Длилась в памяти и в сердце.

Я не плакала.

И Ивар был молчалив и собран.

И все тепло, что было между нами этой ночью, теперь было заключено в наших руках, сжимающих пальцы друг друга.

Я проводила его до самых ворот.

Там слуга подал ему коня, и Ивар взлетел в седло одним движением.

Но и тогда мы снова взялись за руки, будто не в силах были расстаться.

Холодный осенний ветер трепал мне волосы и застилал лицо.

И это было хорошо.

Потому что так было не видно моих слез.

— Ты заслуживаешь счастья, как никто другой, — произнесла я.

Он упрямо мотнул головой.

— Я не создан для счастья. Я… живу долго, — внезапно признался он. — Ты же понимаешь, что я… не совсем человек. Моя благородная кровь дала мне не только уродство, но и долголетие. И ничего хорошего в этой жизни я не видел. Ни одного светлого пятна. Ни единого счастливого дня. Кроме сегодняшнего.

Он пожал мои пальцы и склонился, чтоб поцеловать меня.

И я потянулась к нему всем телом, жаждая этого поцелуя.

И он был обжигающе-горяч. Не утратил ни страсти, ни жажды.

— Ты просто жил среди недобрых людей, — шепнула ему я. — Может, все же?..

Ивар зажмурился, словно ему было нестерпимо больно.

Отпрянул от меня, борясь с искушением.

— Так легко согласиться! — ответил он. — Так желанно это простое решение!.. Быт с любимой женщиной… Но я видел, во что превращаются члены моей семьи. Видел их порочную страсть и чудовищ, которых эта страсть порождает. Нет. Я не хочу тебе такой судьбы. И детям. Нашим детям.

И отчаяние просто разорвало мне сердце.

— Прощай, — мертвым голосом произнес он. — Я еду к королю. У него я приму свою судьбу. Этот дар тоже особенный. И он может оказаться горше, чем мое уродство.

— Натан ни о чем таком не говорил, — в испуге за Ивара пролепетала я.

— Натан был трусом, — грубовато ответил Ивар. — Король может как одарить как невероятным благом, так и огромной болью. Натан не отважился на это.

— Значит, можно жить и без этого дара?

— Можно. Но только он сделает меня настоящим герцогом Ла Форс. И истинным слугой короля. Король, может, и носит легкомысленные наряды и яркие перья, но он далеко не так прост. И мне хотелось бы быть на его стороне и с ним. За ним сила.

— Что же делать мне, — горько произнесла я. — Как забыть тебя? Как заставить отказаться от того блаженства и от той любви, что ты подарил мне этой ночью?

Ивар криво усмехнулся.

— Казначей, — ответил он. — Славный молодой человек. И, кажется, любит тебя.

— Нет, — твердо ответила я. — Быть может, раньше у меня что-то бы получилось с ним. Но не теперь. Не теперь.

Я не знаю, что говорят на прощание.

Я не умела прощаться.

Но оба мы сказали друг другу заветное «я люблю тебя», чтобы расстаться навсегда.

Затем