Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

что наметки, черновые варианты сохранились, все под рукой... Но — работа не пошла с первых минут. Неинтересно. Не затягивало. Вчерашний день, отработанный пар. И после трехдневных усилий — отчетливое ощущение бессмысленности любых попыток ее реанимировать.

На вечер среды Лиза принесла билеты в Малый театр, давали «Царя Федора Иоанновича». В воскресенье запланировали поход в Третьяковку.

К удивлению, чтение далось без труда.

Правда, ни Лондон, ни Стивенсон, ни даже Чехов с Буниным не завлекли. А вот «Ярмарка тщеславия» Теккерея перечитывалась с удовольствием. Получилось даже на какое-то время забыться, отвлечься от сиюминутности.

Слоняясь по квартире, обнаружил на столе у Лизы новенькую, призывно пахнувшую типографией книгу Василия Белова, роман «Всё впереди». Писателей «деревенщиков» Баринов не понимал, а тут неожиданно заинтересовался. Не из-за художественных достоинств, привлек сюжет. Талантливый ученый-физик, но — измена жены, конфликты на работе, явные и неявные предательства вчерашних друзей... как результат — ломается, спивается, превращаясь чуть ли не в бомжа. Волей судьбы становится деревенским жителем, возвращаясь к своим истокам, и через это очищается, находит новые идеалы и возрождается другим человеком... Современная сказка.

А может, и ему рвануть в Сосновку?

Браслета, как на Иване, слава богу, нет. И гусей не должен раздразнить: Сосновка — почти Москва, по крайней мере, ближнее Подмосковье. Как стало сейчас модно говорить — его «малая Родина»... А истоки... А что истоки — он их носит в себе, никогда от них не отрывался и не отрекался.

В принципе, можно было бы взять Николая, да прогуляться по глубинке, развеяться. Обоим полезно подышать свежим воздухом. Правда, по весне дороги там — черта лысого проедешь. Трактор нужен, или БТР.

Дозвониться до Шишкова труда не составило, похоже, тот дневал и ночевал в санатории. Лучшей сиделки — или телохранителя? — Баннику вовек не найти.

Встретил его Банник ворчливо — дескать, новостей все равно никаких нет, от работы отвлекаешь по пустякам. Еле удалось вытянуть на легкую прогулку по парку, даром, что день выдался солнечный, теплый, почти безветренный.

Потом уютно устроились в беседке. Шишков заботливо принес трехлитровый термос с крепким горячим чаем, гору солидных бутербродов...

Не сговариваясь, профессиональных тем не касались, даже намеком. Шишков лишь изредка вступал в разговор, сидел шагах в трех почти незримо и неслышно.

Начали прощаться, когда солнце скрылось за верхушками елей и заметно посвежело.

Банник неожиданно сказал:

— Попробую сделать Юрке Захарову небольшой укорот. Завтра у меня аудиенция на Старой площади.

— Так погоди, Николай, суббота же завтра.

— О серьезных делах с серьезными людьми можно говорить только по субботам, — усмехнулся Банник. — В остальные дни у них времени не хватает. Так что послезавтра жду.

Дома обнаружился приятный сюрприз.

В прихожей стоял впечатляющий дух печеного, а на кухне Баринов застал Лизу и Коровникова.

— Вовремя ты, очень вовремя! — Лиза поднялась из-за стола. — Мы чаи гоняем, а тебя сейчас кормить начнем. Василий Петрович учит меня кулебяки печь, одна уже готова — с мясом и грибами, а вторая с рыбой, яйцом и картошкой!

Коровников поначалу смущался, отвечал на расспросы односложно, уклончиво, но к середине ужина разговорился.

Днями стало ему почему-то смутно и муторно, беспокойно, одним словом... Прикинул, проанализировал — вроде бы ни с какой стороны ничего такого эдакого не грозило. У детей все в порядке, у внука норма. И самому, слава Богу, грех жаловаться... Но вот гнетет что-то, на душе тяжко.

А в ночь на субботу приснился Павел Филиппович. Как-то нехорошо приснился: ругался сильно на кого-то, а сам худой, бледный — ну, как после той аварии. И почему-то в лохмотьях — чистый, извините, бич! Ну, или бомж — по здешнему.

Пусть уж простит Павел Филиппович старика, но раненько утром поехал он к той самой, небезызвестной Вите Ионовне в Молдавановку. Встретила она, конечно, не сильно приветливо, но когда узнала, об ком речь, помягчала. Ничего не обещала, но сказала — жди!

А через два дня объявилась у него во дворе — на черной «Волге», да с эскортом чуть не целого табора. На этаж не поднималась, пригласила к себе в машину. Без обиняков сказала, что нужна, мол, Павлу Филипповичу помощь. Телом-то он здоров и разумом тверд, но на душе серьезные раны. В большом он волнении, в смятении и тревоге, мысли его, путаные и расстроенные, мечутся и скачут... и вообще.

Ну вот, не мешкая, созвонился с Лизаветой Ильиничной, нашел у нее понимание, одобрение и согласие... Значит, права оказалась старая цыганка... Правда, он все больше специалист по исцелению телесному, но отмечал неоднократно: если вовремя поддержать человека в физическом плане, то и душа у того постепенно исцеляется. Не так быстро, но все же, ибо сказано: «В здоровом теле — здоровый дух!»

— Нда-а, дела-а... Значит, ты, Василий Петрович, на самолет и в первопрестольную...

— Ну а что тут такого, Павел Филиппович? — Коровников в поисках поддержки повернулся к Лизе. — Москва — не Анадырь, всего-то четыре часа лету.

— Так-то оно так, — Баринов повертел в руках вилку, отложил в сторону. — Знатная у вас, ребята, кулебяка получилась, мастера... Кстати, Петрович, про дух и тело на самом деле звучит следующим образом: «Mens sana in corpore sano — avis rara». Что дословно означает: «В здоровом теле здоровый дух — редкая удача»... Но это так, к слову.

— Вы же знаете, Павел Филиппович, с латынью у меня нелады, — засмущался Коровников, но Баринов его словно не слышал.

— У нас принято цитаты вырубать топором — в своих интересах, разумеется. Любят, например, приговаривать: «Пьяному море по колено», и стыдливо отбрасывают вторую половину: «А лужа — по уши!»... Однако не о том речь.

Баринов внимательно посмотрел на Коровникова.

— Огромное тебе спасибо, Василий Петрович, за беспокойство и заботу. Твою помощь я с благодарностью принимаю. Но не обессудь, буду просить попользовать еще одного товарища. Он год назад инфаркт перенес... Как ты, не против?

— Отчего ж, раз надо. Но начнем с вас. Можно прямо сей секунд, если не возражаете, — Коровников перевел взгляд на Лизу, та одобрительно кивнула.

3

Первый сеанс растянулся часа на полтора.

Минут тридцать Коровников потратил «на ознакомление с пациентом», после чего мягко выговорил Баринову:

— Некачественно к организму относитесь, Павел Филиппович. А он ведь у человека один-единственный, другой-то взять неоткуда!.. Ну да ладно, передохну чуток — и начнем, помолясь, ему целостность восстанавливать.

В нужности и полезности его действий Баринов не сомневался. Были прецеденты, на собственной шкуре