Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

Банник взял его под локоть, провел в эркер, к креслу около панорамного окна. Сам сел рядом.

— Ладно. Нет — так нет... У меня к тебе деловое предложение. Раз путь на территорию института нам с тобой заказан, продолжим сеансы прямо здесь.

— Ты забыл, чем последний закончился?

Банник хитро прищурился.

— А как же любимое римское право? «После этого — не значит вследствие этого»!

— Ты бы угомонился, Николай Осипович. Остепенись. Пора. Иначе доведешь себя до Ваганьковского, а меня — до цугундера.

— Ну, прямо-таки — Ваганьковское, — поморщился Банник.

— А ты что, намылился на Новодевичье?.. Опамятуйся, Николай! — Баринов оттопырил нижнюю губу. — Куда суешься? Ты ж двумя ногами уже там был, за хвост ухватили, еле вытащили.

— Эх, Павел, Павел! Все-то ты понимаешь, жаль — не до конца. Лежа здесь я много чего передумал: и от начала в конец, и из конца в начало. Утверждать, что кое-что переоценил, не стану, однако на многое стал смотреть по-другому. Например, раньше не боялся, а сейчас боюсь — вдруг чего-то не успею? Вот и тороплюсь.

— Ага! Лучше, мол, горячей крови раз в жизни напиться, чем сто лет питаться мертвечиной, — Баринов усмехнулся. — Старая философия. Но право на существование имеет... Другое скажи — не кажется ли тебе, что мы слишком увлеклись сопутствующими эффектами — телекинез, пирокинез... теперь вот левитация. А основное забыли!

— Имеешь в виду эффект Афанасьевой-Банника?

— Именно. Ведь с этих странных снов все и началось.

Банник покивал, соглашаясь. Но сказал неожиданно другое.

— Ты не сильно переживай, что пока тебе в лабораторию хода нет. Может, оно и к лучшему. Отдохни, наберись сил... И ко мне почаще приезжай. Погуляем, пообщаемся, а потеплеет — на рыбалку сходим. Места здесь отменные.

Банник вышел за ворота проводить до машины, даже махнул вслед рукой... Да так и остался стоять, задумчиво глядя на пустое шоссе.

Если по большому счету — прав ведь Павел, черт дери. Всю жизнь он относился к своему здоровью если не наплевательски, то просто не придавал ему слишком большое значение. А зачем специально заботиться о нем, если здоровье, слава богу, ни разу не подводило!.. Именно так бывает в молодости. И силенок хватает, чтобы отработать в лаборатории сутки плюс еще день, на ходу перехватив пару-тройку бутербродов, но зато выпивая по банке растворимого кофе, а потом еще умудриться провести разнообразно вечерок с очередной пассией... И наутро, едва продрав глаза, снова нестись в лабораторию, беременным новой идеей, которая зародилась в голове неожиданно, в кратких перерывах бурного вечерочка...

Всю жизнь он относился к своему здоровью как к некоему инструменту для достижения главной цели.

А главная цель... А какая у него главная цель?.. Приходится признать: менялись времена — менялись цели. И наравне со здоровьем, инструментом служили сначала кандидатская диссертация, потом завлабство, потом докторская, потом директорство... Цели менялись, и главное в жизни постоянно переформатировалось...

Но вот прозвучал звоночек.

Надо признать — стало страшно, когда осознал себя в реанимационной палате.

Не страшно было, когда пуля из АКС-47 подбросила в воздух и шмякнула о толстый ствол пальмы, когда Шишков, сам раненый в руку, тащил его на закорках пять километров до лагеря. Не страшно было, когда на шестой день пурга закончилась, а с ней закончились и продукты, и питание для рации, а до стойбища, где оставили вертолет, полтораста верст тундрой. Не страшно было, когда старый шаман Данила Гаврилович Дугин с Нижней Тунгуски показывал свои фокусы по перевоплощению в медведя и обратно. Не страшно было испытывать на себе режимы что биогенератора, что нейрошокера... Да и другие моменты выпадали, когда могло стать, как говорят в народе, чревато. Жутковато бывало на душе, это так, однако — не страшно.

А вот сегодня, сидя в тепле и благости, принялись в разговоре жонглировать Ваганьковским да Новодевичьим — и стало как-то явно не по себе. Как-то сразу представился тот тусклый серый полдень, когда опускали в яму Кирилла Витольдовича.

2

Оказывается, в пятницу вечером Лиза укатила в Ленинград. Она взяла за правило раз в месяц проведывать дочерей. А вернулась утром в понедельник с известием, которое форменным образом ошарашило — Татьяна и Галина собрались замуж!.. Обе! Сразу!.. Да еще тоже за близнецов, выпускников высшего военно-морского инженерного училища!

Безусловно, девочки взрослые, без пяти минут военные медики, но замуж...

— Милый, — с нежными интонациями сказала-пропела Лиза. — А скажи-ка мне, пожалуйста, в каком возрасте женился некий Павлик Баринов? А некая Лиза Терентьева, во сколько выскочила замуж?

— Ну-у, это совсем другое дело, — неуверенно проговорил Баринов.

— То самое, милый, то самое! — Лиза засмеялась, потрепала его по голове. — Так что, готовься, отец, свадьба в мае!

— Так быстро? — удивился Баринов. — Гм-м, веселое дело... А что, подождать нельзя? Вот закончат академию...

Лиза покачала головой.

— Им еще год, а у ребят скоро выпуск. Хорошо, если направят в Северодвинск, а если в Комсомольск-на-Амуре? А так, скорее всего, попадут на Балтийский завод, они же инженеры-корабелы. Хорошие ребята, мне понравились.

— Так ты и с ними познакомилась?

— Естественно! Еще в прошлые приезды. Подожди, сейчас фотографии принесу.

Лиза выглядела так оживленно-приподнято, так неподдельно заинтересованно, почти с вдохновением рассуждала о близком замужестве дочерей, что Баринов решил на время умолчать о своих перипетиях. Скажем, до вечера... Изменить она ничего не в силах, так пусть хотя бы день побудет в радужном настроении. Событие-то, действительно, выдающееся, неординарное.

К его новостям Лиза отнеслась с пониманием, но неожиданно спокойно. Во всяком случае, выслушала внешне без каких-либо крайностей. Подумав, спросила: «Что планируешь предпринять?». А когда он, пожав плечами, ответил: «Ничего. Буду ждать, когда хоть что-то прояснится», помолчав, согласилась: «Видимо, единственный вариант. Слишком все неопределенно... и непредсказуемо».

От Банника известий не было, а он обещал сообщить, если узнает что-либо новенькое.

Из НИИ — тоже глухо. Собственно, какой-либо весточки можно было ожидать только от Марата, в крайнем случае — от Игумнова или Никулина. Или Арзыбова. Значит, скорее всего, такой возможности у них нет... Блокада?..

За эти дни несколько раз Баринов набирал номер приемной, но в трубке звучали только длинные гудки. А когда он попытался через коммутатор позвонить в «свой» коттедж, после нескольких гудков что-то щелкнуло, и наступило полное молчание. И больше коммутатор не отзывался вообще.

С намека Лизы сделал Баринов попытку вернуться к незаконченной монографии, там и оставалось-то три-четыре главы. Тем более,