Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

и спи, отдыхай), Шаров в одиночестве брел переходами Алозорьевска. Теперь неплохо бы и подумать. Никто не мешает, не отвлекает. Шум в голове разве. Чего, мол, думать, работать нужно. Действительно, что ли, рапорт написать, пока живой? Образцовый такой рапорт, с полным разоблачением на последней странице. Знать бы, что там, на той странице.

Никто в переходах за ним не следил, никто не нападал. Алозорьевск – город образцовый. Город будущего. Нет праздности, нет и преступности. Люди гордятся плодами своего труда. Энтузиазм размеров неслыханных. Даже под ноги не плюют. Все, как один.

У входа в свой номер 2 «а» он еще раз оглянулся. Для публики. Пусть их, заслужили.

Сюрприз ждал в самом номере.

– Надя? Что-то случилось? – Ничего более на ум не пришло. Ах, некстати, как некстати. Будь это на отдыхе, на Земле… Пóлно, капитан, кому ты нужен на отдыхе, вне власти.

– Возьмите… Возьмите меня на Землю. – Принцесса Марса курила редкие американские сигареты. Умело курила, по-настоящему.

– Я не вполне вас понимаю…

– На Землю. Я… я очень прошу вас и готова… – Она покраснела. От решимости, стыда, гнева, все вместе?

– Готовы?.. – доброжелательно подсказал он.

– Я понимаю, глупо… Вам, наверное, часто предлагают себя… Но у меня просто ничего нет больше.

Вот вам и ножичек в спину. Надежда Ушакова. Остается выяснить, она – отвлекающий момент или сам инструмент? Скорее, второе. Классика Департамента.

– Если я не попаду на Землю сейчас, то не попаду никогда. Отец трижды просил, чтобы мне разрешили. И сегодня получил третий отказ.

Шаров сел в другое креслице, рядом, отмахнулся от дыма. Вот возьмет и удивит. Впадет в откровенность и расскажет свои секреты не после, как они рассчитывают, а до. Или, того горше, вместо. О чем рассказывать только? О подозрениях? О раскрытых тайнах? Нет у него раскрытых тайн. Или они неинтересны. Например, тайна номер семь… или восемь? За пять лет освоения Марса перемещено было сюда шестьдесят семь тысяч человек. Обратно – четыреста тридцать три человека. Судя по объемам поставок воздуха и продуктов, сейчас во всех поселениях находилось не более шести, максимум семи тысяч человек. Сложите и вычтите. Такая вот арифметика. Кого это волнует?

– Надя, я бы и рад помочь вам, но не так это просто. Сюда, на Марс, мне что человека отправить, что десяток – пустяк. А вот обратно… Обратно – куда сложней.

– Вы можете, я знаю. – Кого она пыталась убедить – себя или его?

– Может быть – я подчеркиваю, может быть, мне и удастся что-нибудь для вас сделать, но только в случае успешного завершения, э-э… моей миссии.

– Но ведь вы сказали, что завтра…

– Ну так то завтра. А вы пришли сегодня.

– Я слышала, мой рарá в вашем списке. Если нужно, я бы могла…

Вот и дождались. Дочь дает показания, уличая отца в деятельности, направленной на подрыв империи. Который раз одно и то же. Противно.

– Нет у меня никакого списка, Надя. Но если вы желаете помочь…

– Конечно…

– Тогда… Вы здорово управляетесь с парокатом. А экипаж сможете вести?

– Смогу, разумеется.

– Тогда покатайте меня.

– Сейчас?

– Именно сейчас. Дело того требует.

Она удержалась от вопросов – куда, зачем, почему. Умненькая девочка.

Обслуга парка вопросов не задавала. Наружные костюмы принесла сама Надежда, экипаж подогнала она же.

– Отцовский. Он всегда заправлен, наготове.

Коробочка на поясе дразнила – любит, не любит, фосген, не фосген. Для некоторых снаряды в порядке исключения попадают в одно место и дважды, и трижды. Для хорошего человека.

Он устроился внутри, Надя заняла место вожатого. Ворота шлюза раскрылись.

– Мы сможем двигаться в такой темноте?

– Не быстро. Я сейчас зажгу фонари.

Зашипел газ, и ацетиленовый свет отвоевал у тьмы маленький кусочек Марса. Сейчас мошка налетит.

– Поехали в сторону Свотры, – заказал он единственный маршрут, который знал.

Ехать было приятно. Кресло удобное, просторное и мягкое. И обзор прекрасный. Он читал, что у Марса две луны, но не нашел ни одной. Ладно, не в лунах счастье.

– Версту мы проехали?

– Полторы. – Сейчас Надя чувствовала себя поувереннее. Дело делала.

– Тогда хватит. Развернитесь назад, к городу, и погасите фонарь.

Она опять выдержала характер, не спросила – зачем. Шаров не стал ее томить.

– Знаете, Надя, я буду спать. Устал что-то.

– Вы боитесь оставаться в городе?

– Боюсь немножко. Даже больше, чем немножко.

– Здесь вам бояться нечего. У меня винтовка. Я в шакала за версту попадаю.

– Они что, могут напасть?

– Шакалы? Нет, что вы. Я и не в шакала могу попасть тоже.

Шаров не стал уточнять характер мишеней Нади. Меткая, и довольно.

Город был темен. Скудный свет луны (показалась все-таки какая-то крошка-торопыга) едва обозначал громаду у горизонта. Без окон. И дверей мало.

Блестела игла грозоуловителя – загадочно, призрачно, серебряный кол на могиле вурдалака. Надежнее осинового, хоть и дороже. Одна беда – украсть могут. Что могут – украдут непременно. Всенепременнейше. Пережитки тлетворного влияния упаднических наций. Маргиналов. Ничего, очистимся, и тогда – прощайте, замки и запоры. Нравственность, черта исконно славянская, воссядет у каждого очага, и народ, взлелеянный вожаками, радостно и доверчиво пойдет навстречу великому жребию. Уже идет. Прямо-таки вприпрыжку, штаны некогда поддернуть. Гоп-гоп, братки, веселей!

Ничего не видно. Не срываются с иглы искры, не разбегаются лучи. Теориям, не подкрепленным практическими результатами, не место в нашей науке. Всякие там открытия на острие пера – вредная выдумка. Открытия должны давать плоды народу. Не дают – удобрить маленько, пусть быстрее зреют. Полить. Потрясти, наконец. На это мы мастера. Я – мастер.

Он смотрел на мрак города, надеясь вопреки своим же выкладкам увидеть сигналы. Ерунда, конечно. Существуй такие – давно бы увидели другие. Сигнал на триста верст – это вам не флажками семафорить.

Или у него зрение притупилось, или нюх врет. А почему, собственно, зрение? Уши есть. Ладно, отметем, хотя если в ультразвуке… Нет, триста миль… Осязание? Почву простукивать. Три точки, тире, точка. Тоже незаметно не сделаешь. Письмо послать, имперской почтой. Голубиной тоже неплохо. Вообще, ерунда лезет в голову. Неуверенность в собственных мыслях.

– Это что, Надя? Шакалы?

Вокруг мигали красные огоньки. Парные, они придвигались ближе и ближе.

– Зайцы, – сразу ответила Надежда. Не спит. Пусть и вправду постережет. Мало ли…

– Чего это они?

– Зайцы всегда к экипажам жмутся. Наверное, принимают за Больших Зайцев, защищающих от шакалов. Или просто тепло манит. Они любят тепло.

– На них, наверное, просто охотиться? Сиди да постреливай себе.

– Мы на них не охотимся. Я не охочусь, – поправилась она.

Существенная поправка. Значит, другие охотятся. Да