Далекое лето - Ся Цзя

его про себя и вдруг устремит глаза с навернувшимися слезами за окно, к тёмно-зелёным теням деревьев.

К середине июня погода стала даже ещё более влажной и знойной. Я начала страдать бессонницей и из-за непереносимой погоды, и из-за приближавшейся защиты. К тому же я умудрилась подхватить тяжёлую простуду. Выходила я на службу пораньше, а возвращалась к себе попозже, днями просиживала под колпаком холодного воздуха от кондиционера, укутавшись в толстенное одеяло и то и дело запуская руку в салфетницу. И писала, считала, чертила, сводила таблицы, составляла автореферат.

Напарник, как и я, был завален делами, и я даже в какой-то мере завидовала его по-скотски немому, но неукротимому подходу к работе. К тому же тема у него была глубже и многограннее, а исследование – обширнее и актуальнее. У этого парня бы точно вышла полноценная, высокотехничная диссертация, а у меня – одни таблицы и диаграммы с показушной библиографией из китайских и английских источников, позаимствованной из электронных изданий. Так мы и сидели, спина к спине, с головами уйдя в работу. Затемнённую комнату эхом оглашали перестукивания клавиатур. Потупить я себе позволяла лишь для того, чтобы подлить воды кактусу, и тогда поворачивала голову и бросала взгляды в сторону коллеги. У него на экране расцветали, подобно пышным лотосам, непредсказуемые сочетания цветных линий.

В последнюю неделю перед защитой на Пекин, словно разом проклятый город, обрушился яростный ливень. Дождь бил по нам каждый день ровно с семи часов вечера до часа ночи. Осадки были крайне пунктуальны, будто бы кто-то врубал и вырубал рубильник. После каждого ливня дорожки по всему кампусу уходили под накатывавшую волнами мёрзлую воду. Вышагивая одной ночью в шлёпках по дороге в общагу, я подслушала, как девушки, у которых с диссертациями уже всё было решено, жаловались, что не могут сходить поесть чего-нибудь на сон грядущий. Изрядно намочив ноги в дождевой воде, я сразу забралась в кровать и заснула, провалившись в нескончаемую череду сновидений. По пробуждении я обнаружила за окном светлое небо и редкие лужицы, в которые ветром надуло кучки опавших листьев. От земли шли обильные клубы пара, в которых ощущалось дыхание тлеющих трав и деревьев.

В лаборатории начались частые отключения электричества, словно для местной энергосистемы поддерживать два компьютера, четыре лампы дневного света и один кондиционер было пределом всех возможностей. И с каждым отключением я теряла наработанные за полдня, а то и за целый день объёмы работы. После нескольких приступов безнадёги и прострации я просто стала носить с собой в лабораторию ноутбук и продолжила свой безумный бой с данными, так что вопрос свёлся к бесконечному циклу борьбы за мои душевные силы. Из раза в раз среди всеобщего жужжания доносился вдруг странный звук, и вмиг лампы гасли, а кондиционер, дрожа, медленно затихал. А я пользовалась моментом, чтобы сглотнуть накопившуюся слюну, помассировать скручивавшиеся от боли запястья да попялиться без слов в потолок.

И каждый раз мой напарник вставал и, шелестя тапочками, быстро проходил в коридор, чтобы врубить рубильник. По возвращении мы переглядывались друг с другом под бледным светом загоравшихся ламп и под аккомпанемент снова запускавшегося кондиционера. И на лице парня проступала та самая улыбочка естественника.

Ночь накануне защиты – насколько помню, это было 19 июня – стала для меня мёртвой и бессонной. Мне рассказывали, что множество лабораторий и общежитий на кампусе в ту ночь сияли всеми огнями. Все корпели над работами в последней агонии. Под водопадом с небес разливалась атмосфера полной тоски и измученности.

Я сидела у ноутбука, последний раз меняла шрифты и форматы в презентации и погружалась в тотальную неопределённость. Всё вокруг меня – тесная, мрачная лаборатория, гудящий кондиционер, хаотично обустроенные рабочие места, замолкшие компьютеры, уже до невозможности изгвазданные подушка, одеяло и салфетница, а равно и водружённый на груду книг маленький кактус – выглядело таким фальшивым. Я пробыла в этом месте более месяца, и оно выглядело для меня одновременно и знакомым, и лживым.

– Всё готово? – спросил, оборачиваясь, напарник.

– Готово, а у тебя? – Я тоже повернулась к нему.

Наши голоса и лица казались чуждыми, я даже не могла припомнить, когда мы последний раз заговаривали.

– Модель ещё надо подлатать, но и её хватит, чтобы защититься. – Глаза у него впали, а тело усохло до плотной хворостинки.

В мерцании компьютера его лицо окрасилось в скорбно-зелёный цвет. Допускаю, что в тот момент я и сама выглядела точно так же.

– Молодчина! – Я рассмеялась и свернулась калачиком у себя в кресле. Показалось, что тело стало невесомым, а голова, напротив, потяжелела.

Мы вдруг не нашли, что сказать друг другу. За окном журчал дождь, сверкали молнии и звучал гром.

– Можно было бы сходить промочить горло, отметить как-то, если бы не этот треклятый дождь, – заметила я. – Каждый вечер уже неделю с лишним. Это всё остров тепла?

– Ага, остров тепла.

Вспомнила я старичка, который преподавал нам физику атмосферы. Вставал он у доски с сознанием полной уверенности в себе и размашисто заполнял всю поверхность формулами ветров и облаков. Днём городской воздух прогревается, температура повышается, а ветер ещё приносит с берегов водоёмов пары. К вечеру же происходит резкое похолодание, воздушные массы ожесточённо сталкиваются, и поднимающиеся грозы высвобождают скрытую теплоту. Просачивающаяся под землю вода запускает цикл локальной циркуляции, устойчивый, но замкнутый. Непостижимая стабильность.

– Вот скажи же, какое совпадение, – вставила я, – каждый вечер над городом будто бы кто-то устраивает дождепад. Даже люди не бывают настолько пунктуальны.

Улыбка оставила лицо моего естественника. Он молча, изнеможённо посмотрел на меня, словно выжидая чего-то.

– Последний день, – проговорил он чуть погодя, почти что обращаясь к самому себе.

– Последний день чего? Ливней? Или работы над диссертацией?

– И то, и другое, вот и конец.

– Ну да, вот и конец. – Я расслабленно откинулась в кресле и вытянула ноги перед собой. – От нахлынувших воспоминаний даже не знаешь, что сказать. Отучились в универе четыре года, и вот уже всё.

– Угу, четыре года, – отозвался он, кивая головой. Голос его прозвучал тускло.

Некоторое время мы вообще не заговаривали друг с другом. Проведя языком по потрескавшимся от сухости губам, я повернулась к напарнику и спросила:

– Хочешь перекусить? Я могу сбегать к автоматам внизу.

– Я схожу. – Он встал.

– Да не надо, я сама предложила, ты же меня так выручил.

– Темно на лестнице, давай всё-таки я схожу.

Он не дождался ответа. Толкнул дверь и вышел. Звуки шагов постепенно рассеялись в длинном коридоре. Ливень не прекращался, и я не знала, когда