Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

На следующий день мать перевезли из морга больницы в наш президентский люкс. Даже с учетом скидки для персонала это должно было обойтись мне в двухгодичную зарплату. Когда я вошел в номер, брат уже был там. Развешивал по стенам семейные фотографии, постель он накрыл покрывалом, которое сшила наша бабушка. Повсюду расставил вазы с цветами. Я сел рядом с Брайаном на диванчик у края постели. Он смотрел какую-то передачу про Рим и плакал в стакан с Пино Нуар.

– Я тоже никогда ничего для нее не делал, Ден, – сказал он. – Она так нигде и не побывала. А ведь деньги у меня были. Наверное, это самая красивая комната за всю ее жизнь.

– Помнишь, мы всей семьей путешествовали и останавливались в кемпингах? – возразил я. – Помогали отцу ставить палатку, ждали, пока мама вернется из магазина, потому что вечно забывали что-нибудь дома

– Она эти поездки ненавидела, – буркнул Брайан. – Спала в машине, потому что папа считал, что спальные мешки никому на фиг не нужны.

– Да не так уж плохо было, – заметил я и вспомнил, как мы с братом пробирались через лес, боясь, что отец вот-вот выскочит на нас в костюме Гилли.

Брайан покачал головой и плеснул мне вина в стакан.

Вид у мамы был, словно она прилегла вздремнуть. Гримеры отлично потрудились. Казалось, она вот-вот встанет и спросит, какие у нас планы на день. В Алькатрас поедем? Я никогда там не была. А можем купить горячий шоколад и покататься на канатной дороге над Пауэлл-стрит. Хотя на деле она бы, скорее, сказала: Деннис, ты все еще в черном списке, но я хочу хоть раз в своей проклятой жизни нормально повеселиться. А я бы ответил – да, мам, все, что пожелаешь. Ответил бы – прости меня, пожалуйста. Я представлял, как веду маму по Оушн-бич, как мы собираем ракушки и жарим маршмеллоу на костре. Я расспрашиваю ее об очень недолгой поездке вокруг света – закончилась она в Греции, где путешествовавшая автостопом мама познакомилась с отцом. О ее друзьях, большинство из которых уже умерли. О видеокассете, которую нашел в детстве, где она целовалась с мужчиной, похожим на Дэвида Хассельхофа. Я ведь никогда не пытался узнать ее поближе. Через два дня мне предстояло отвезти тело матери в подвал и предать огню. А после вручить брату самую дорогую урну. Завтра к нам приедут родственники и друзья семьи. После неловких рукопожатий и обмена любезностями я отойду в тень и буду чувствовать себя бесполезным. Но сейчас я подошел к кровати, окруженной свечами, цветами и снимками из той маленькой, но важной жизни, которую я так и не удосужился узнать. И поблагодарил маму за все, что они с отцом для меня сделали, за все, что я так мало ценил, – за уроки карате, именинные пироги, множество вторых шансов. Я обнял ее тело и прижался ухом к тому месту, где должно было биться сердце. И сказал, прости меня. Сказал, я люблю тебя. А потом стал ждать, когда она обнимет меня в ответ.

Фетч, голос! Скажи: «Я люблю тебя!»

Я роюсь в полупустой корзине, пытаюсь отыскать запчасти, чтобы отремонтировать соседского робопса, спрашиваю сына, не видел ли он сервопривод для ног второго поколения, и тут в мастерскую заходит клиентка – маленькая девочка с померанским шпицем модели 3.0 в ярко-розовой сумочке.

– Аки, – зову я. – Иди помоги мне.

Потом отправляю сыну сообщение. И уже собираюсь сходить за ним, как он, наконец, выходит из комнаты в наушниках и смотрит так же, как когда заявил, что лучше бы чума забрала меня, а не его мать. Он стал настоящим мастером эмоциональных манипуляций, постоянно говорит обидные гадости, чтобы его не наказывали за плохое поведение: за то, что не спит ночами, курит и пьет спиртное в своей комнате. Не то чтобы я сильно волнуюсь. Понятно, он не сбежит из дома к якудзам. Чаще всего он просто запирается у себя и разучивает популярные мелодии на материнском сямисэне, а ее старый робопес трется у его ног и проигрывает песни, которые она пела в больнице – это единственные образцы ее голоса, которые у нас сохранились.

– В чем дело? – спрашивает он.

– У нас посетитель. Я думал, мы договорились. Ты мне помогаешь, а я даю тебе карманные деньги.

Раньше сын помогал мне бесплатно, но сейчас я готов ему заплатить, лишь бы лишний раз пообщаться.

– Это у тебя посетитель, – возражает он.

Идет в кухню, наливает себе апельсиновый сок и берет рисовый шарик в пластиковой обертке.

– Очень по-взрослому, – бурчу я.

Но увидев маленькую девочку, Аки тает. Садится за компьютер и разглядывает крошечные розовые звездочки на ее лице – побочный эффект одного из новейших препаратов, который применяют для профилактики заболевания. Мать Аки умерла больше года назад (а до этого умерли две его тети, дядя и двоюродный брат), он, конечно, хороший парень, но с тех пор либо зависает у себя в комнате, либо бродит по дому, будто меня вообще не существует. Девочка с хвостиком достает робопса из сумки, ставит на стойку, он, пошатываясь, делает пару шагов, а потом передние лапки у него подгибаются. А голова начинает дергаться, поворачиваясь то в мою сторону, то в сторону хозяйки. Девочка, порывшись в карманах комбинезона, выкладывает на стойку монетки и пару смятых бумажных йен.

– Почему Мочи не работает? – спрашивает она.

Я мог бы показать ей список недовольных клиентов, хранящийся у меня в компьютере. Молва о моих чудотворных способностях распространилась слишком широко, люди привозят своих робопсов в надежде непонятно на что, вот почему в таблице множатся записи: мертв по прибытии, мертв по прибытии, мертв по прибытии. Я мог бы это сделать, но девчушка совсем маленькая. А я постоянно вру клиентам, даже взрослым, расписывая, что у их пластиковых лучших друзей еще есть шансы. Трудно говорить правду тем, для кого робопитомцы – самые осязаемые воспоминаниями о потерянных близких.

Мочи начинает петь «С днем рождения» и вдруг переключается на одну из предустановленных техномелодий, в его глазах вспыхивают цветы с радужными лепестками. А затем он начинает раскачиваться из стороны в сторону и вскидывать вверх лапы, будто герой «Лихорадки субботнего вечера». Левая лапа. Правая лапа. Правая лапа. Правая ла… – тут он валится на стойку и едва не скатывается на пол. Девочка, кажется, сейчас заплачет.

– Познакомь нашу посетительницу с Голливудом, – прошу я Аки. – И угости чем-нибудь. А мне нужно поработать. Починка займет некоторое