Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

Я пожал плечами и крепко затянулся.

– Как сегодня дела?

– Как обычно, – неловко признать, но у меня уже вошло в привычку помогать мистеру Люнгу разбираться новыми телами. – В смысле…

– Да я понимаю, – кивнула Вэл. – Нельзя слишком много думать о работе.

– Любишь Starship?

– Это еще что?

– Группа.

– Никаких чувств к ней не испытываю.

– Не против, если я включу?

Я достал телефон, нашел альбом Knee Deep in the Hoolpa и нажал «плей». Их кассету в детстве мне подарил отец, и я никак не мог забыть песни, под которые ребенком мгновенно засыпал даже после очень трудного дня.

– Ужас, – сказала Вэл. – Но в хорошем смысле.

Мы кутались в одно на двоих одеяло, а ногами болтали в воздухе. Телефон в кармане жужжал все новыми сообщениями от брата, я не обращал на них внимания, а потом и вовсе выключил аппарат. Вэл, похоже, хотела что-то сказать, но смолчала. Положила голову мне на плечо, и мы стали считать крошечные фейерверки сварок, видневшиеся по всему темному Финансовому кварталу, где рабочие монтировали похожие на гигантские тюльпаны ветряные турбины.

* * *

Когда отец умер от осложнений после перенесенной чумы, брат долго пытался до меня дозвониться. Казалось бы, это должно было послужить мне уроком, заставить повзрослеть, но я слишком хорошо умел убегать. После похорон мама оставила мне голосовое сообщение на двадцать восемь минут и тридцать две секунды, я удалил его, не прослушав. Временами гадал, что же там могло быть. Может, «Деннис, возвращайся, мы любим тебя»? Или «Твой отец умер от разочарования в тебе».

Последний раз я виделся с отцом за десять лет до его смерти. Мне тогда было под тридцать, я притащился домой после безуспешной попытки начать карьеру. Кредитки мои заблокировали, слишком долго я пытался угнаться за друзьями и покупал выпивку незнакомцам, пообещавшим приоткрыть для меня двери в профессию. В Патагонии я начал подворовывать на работе – доллар-другой, кепку, толстовку. Наконец, родители выручили меня, прислав обратный билет, я прилетел в Неваду, мать, скрестив руки на груди, ждала меня на парковке аэропорта возле нашей купленной лет двадцать назад машины.

– Ты кем себя возомнил? Мы в пенсионные накопления залезли, чтобы оплатить твои долги. Счет лежит у тебя в комнате. Если намек не ясен, мы ждем, что ты все нам вернешь.

Папа выступил в роли доброго полицейского и обнял меня. Меня трясло, и он, должно быть, понял, что перед ним тридцатилетний пацан, ожидающий ремня.

– Ты облажался, – сказал отец. – Но мы тебя вылечим, найдем группу анонимных алкоголиков. Справимся вместе.

Маме он велел отстать от меня. Я же совершенно погряз в жалости к себе. Не понял даже, как туго пришлось родителям затянуть пояса, чтобы мне помочь.

Я пробыл дома всего несколько дней, и все рухнуло. Папа попросил убрать за биглем, нагадившим в подвале, а я нахамил в ответ.

– Уберу, когда будет настроение, – что-то типа того.

– Сейчас убери! – заорал он. – Твоя работа сейчас – прибирать за д'Артаньяном говно. За это тебе позволяется тут жить. Понял?

Конечно, мне это не понравилось. Я вылетел из комнаты, где безуспешно рыскал в Интернете в поисках работы, и сцепился с отцом в кухне. Когда отец злился, он вновь превращался в единственного азиатского пацана на всю нью-хэмпширскую школу, которому приходилось защищать карманные деньги от белых хулиганов, достававших его вопросами, есть ли у его видения мира широкоэкранная версия.

– Хочешь пободаться? – вопил он. – Да я тебе все зубы вышибу, только сунься!

Может, будь я по-прежнему подростком, у него бы это и получилось, но теперь я, хоть и отощал, все же был выше на пару дюймов и не страдал от артрита. Хотелось, чтобы он ударил меня первым, тогда я получил бы право дать ему сдачи. В тот момент я его прямо ненавидел. Так что, не раздумывая долго, схватил нож из набора, который впарил матери какой-то ушлый продавец. Рука взмокла от пота. Я представил, как бью отца ножом и убегаю прочь. Адвокаты после скажут, что я был в состоянии аффекта. А я переночую под мостом, а после поймаю машину и уеду далеко-далеко отсюда.

Услышав шум, мама выскочила из мастерской и бросилась вниз. Когда она вбежала, я сразу бросил нож, но она все же успела его увидеть. За долю секунды до того, как лезвие коснулось пола, отец влепил мне хук справа. Я в ответ повалил его на пол. Удар. Еще удар. Папин нос затрещал под моим кулаком. Я успел ударить его еще трижды, а потом мать меня оттащила. Обняла окровавленного отца за голову и заслонила от меня. С минуту просто смотрела, всхлипывая. Наверное, так же она смотрела бы на вооруженного грабителя. А потом крикнула:

– Убирайся из моего дома! Вон отсюда и никогда больше не возвращайся!

В общем, даже если вы не занимаетесь ракетостроением, как мой гениальный брат, все равно вам несложно будет понять, почему с семьей я не близок. Наверное, нужно было в какой-то момент вернуться и помириться с отцом, пока он еще был жив. Я же поступил так, как велела мне мать: ушел и никогда больше не возвращался. Легче было притворяться, что я совсем один на свете.

С тех пор, как появилась новая схема лечения и программы по пересадке донорских органов, спрос на похоронные отели упал. Мистер Фэнг объявил, что нам выпала чудесная возможность реструктуризировать бренд. Стал посылать в город координаторов по работе с утратой, чтобы те расписывали людям, какие мы можем организовать высококачественные похороны и предоставить эксклюзивные услуги кремации. Проводите близких в последний путь в наших роскошных апартаментах! Забудьте о моргах и холодильниках! Встречайте VIP-сервис 3,5 звезды. Мы предлагаем платеж в рассрочку с низкой процентной ставкой! Наши основные конкуренты – сеть «Элизиум» из Окленда – отныне объявили себя реабилитационным центром. Видно, хозяева наслушались новостей о том, что побочным эффектом экспериментального лечения является потеря памяти. На последние несколько летучек меня не позвали из-за, как любили выражаться наши менеджеры, свинского отношения к работе, однако другие похоронные отели уже запустили агрессивный маркетинг, и мистер Фэнг, наконец, определил меня в пару к Вэл, очевидно, понадеявшись, что я заражусь от нее дружелюбием.

Вэл реально хорошо работала, будто бы ей платили процент за каждую врученную брошюру. Наблюдая за ней, я понял, что люди гораздо охотнее приглашают тебя в дом, узнав, что ты пережил собственную трагедию. Начав с печальной улыбочки безутешной вдовы, после Вэл могла открывать дверь с ноги. Еще она всегда просила стакан газировки. Мне же так