Найдёныш - Павел Сергеевич Комарницкий

— Там, в тайге, сейчас небось тысячи пудов никеля валяются. Многие тысячи, может, даже сто тыщ. Лежит такой слиточек в воронке и потихоньку тонет в болоте. А никель, кстати, ненамного дешевле серебра.

— Бог Огды там! — выкрикнул Илюшка.

Купец тряхнул головой. Так… если ссыльный не врёт, в какой-то полусотне вёрст сейчас бесхозно валяется несметное сокровище. Лежит в ямине и болото его уже потихоньку засасывает. Надо место то срочно приметить, иначе потом хрен найдёшь и вообще не докажешь. Кто первый успел, того и сапоги. А то ведь и впрямь так до конца жизни придётся водку тунгусишкам по таёжным тропам таскать да каждую весну о цене на провоз с Парамоном Ильичём собачиться.

— Илюшка! Скидай все канистры! — обернулся к приказчику. — Охчен! Возьми в лабазе верёвки, все сколько есть забирай! Ты с нами идёшь, Степан Савельич?

— В долю берёшь, Иван Иваныч?

— Да не обижу, — купец ухмыльнулся. — Ежели не соврал, там же на всех с головой хватит!

— Бог Огды там! — не унимался тунгус.

— Да ладно, ладно! — не стал спорить купец. — Вот и встретишься с богом Огды, ежели что. И пусть он тебе первому свою волю и объявит, коли так. Весь мир передаст и прочее…

…

Болотина под копытами коней чавкать наконец перестала, и с каждым десятком шагов её вытесняла довольно крупная каменная россыпь — экспедиция выходила на хребет.

Тропа тут была едва набита, то и дело норовя пропасть совсем. Ветви словно наперебой норовили хлестнуть по лицу, и если бы не плотные шёлковые сетки-накомарники, то глаз бы уже точно кто-нибудь да лишился. Лошади, кстати, тоже уже ободрали бы бока в кровь, если бы не попоны.

— Надо было водой идти, что ли… — Голуб, не особо-то жаловавший охоту и оттого непривычный к дальним походам по тайге, заметно вымотался, то и дело отдуваясь на подъёме. — Половодье спало уже. Лодки бы взяли, да по Чамбе…

— Не говоря про то, что крюк изряден, так и лошади там берегом не пройдут. Бурлачить предложишь, Степан Савельич?

— А пёс его знает… может, и так… Тропка-то того и гляди на нет сойдёт…

— Эта сойдёт, другая выведет. Не бывает так, чтобы в тайге да совсем без троп… Некогда нам баловаться с лодьями. Вон уже перевал, гляди. На нём отдышимся чуток, там дорожка вниз пойдёт. Нам седни к закату до заимки б добраться.

— А твоя-моя хотел четыре дни до Кежмы ходи, — подал голос доселе упорно молчавший Илюшка.

— Хы… сравнил тоже… До Кежмы-то дорожка нахожена, почитай, что государев тракт. Не охотничьи тропки…

— Сё рамно не дошли бы!

— Да ну не дошли и не дошли, успокойся уже, бойе. Другое дело теперь у нас.

Подъём кончился внезапно. Вот только что тащились по каменистым россыпям, и вдруг — оп! Весь край словно на ладони…

— Гляди, гляди! — глаза Илюшки вновь засверкали.

— Мать моя… — купец осенил себя крестным знамением.

Тайга на северном склоне выглядела какой-то пришибленной, что ли. Там и сям виднелись свежеповаленные выворотни — деревья, кто похилее, не устояли перед ударной волной. Но всё это не шло ни в какое сравнение с пейзажем, расстилавшимся вдали.

Там, на севере, тайги не было вовсе. Не было тайги! Огромная, насколько хватает глаз, плешь, затянутая сизым дымом.

— Может, не пойдём? — негромко спросил Голуб. — Угорим насмерть. Пожарище разгорится, бежать некуда…

— Дай-ка биноклю, — протянул руку Полежаев.

Повозившись, ссыльный извлёк из заплечного «сидора» бинокль, хороший «цейсс» в кожаном футляре. Приложив оптику к глазам, купец покрутил настройку.

— Нет… не видно нигде открытого огня. Один дым только. Отчего так, а, Степан Савельич?

— Ну… наверное, ударной волной пламя сбило сразу. Вот оно и не разгорелось.

— Раз до сей поры не разгорелось, так, должно быть, уже и не разгорится, — купчина вернул инструмент. — Значит, так… Ищем место для привала. Маленько отдохнём, перекусим и в путь. До заимки ещё топать да топать.

…

Небо на западе ещё сияло бледным золотом, но здесь, на земле, дневные краски помалу сменяла сумеречная серость. Ветер стих совершенно, в ветвях не подавала голоса ни одна птица. Вековая тайга погружалась в зыбкую, призрачную дрёму белой ночи.

Короткие бледные язычки пламени то и дело высовывались меж брёвен нодьи, словно дразнились. Костёр с открытым огнём путники разводить не стали — страшно отчего-то, так давило зрелище колоссальной плеши, окутанной сизым дымом. Костёр, как известно, ночью видно за двенадцать вёрст, а то и поболее.

— Кому ещё чаю? — Голуб покачал полуведёрный чайник, стоявший на нодье.

— Спасибо, хватит, — Полежаев покосился вбок, на груду дров, ещё вчера бывших вполне себе крепкой избушкой. Расчёт на ночлег в помещении полностью провалился — и лабаз, и жилая изба заимки оказались сметены ударной волной. Волею случая заимка оказалась как раз на границе плеши. Дальше, насколько доставал взор, расстилалось голое пространство, сплошь устеленное поваленными деревьями, ствол к стволу, и все вершины строго в одну сторону, точно спички в коробке.

— Как идти по такому вывалу… — приказчик допил свой чай, аккуратно стряхнул последние капли и упрятал кружку в «сидор». — Лошади ноги переломают.

— Нда… — купец потеребил бороду. — Вопрос, однако… Ну да ничего. Повал-то вишь какой аккуратный, лесорубы так не уложат. Вот ежели б в беспорядке, вроде как при буре, тогда да…

— Его верно говори, хозяин, — встрял Илюшка. — Не пройти лошадь, ноги ломай совсем. Надо самим идти, однако.

— Хы… — Полежаев покрутил головой. — Ну, может, так оно и придётся… Полторы версты в час одолеем по такому бурелому, как полагаешь, Степан Савельич?

— Да за первый час-то одолеть можно. А вот целый день если идти…

— Вана Ваныч! Смотри, смотри! Тама!

Молчаливый Охчен, отошедший в сторону по малой нужде, вскочил на поваленный ствол лиственницы и тыкал рукой куда-то в сторону плеши. Весь вид его выражал крайнее возбуждение, что для всегда невозмутимого тунгуса было в общем-то весьма необычно.

— Что там?! — все повскакали с мест. — Ох ты… — купец вновь осенил себя крестным знамением.

Далеко на севере, где-то возле горизонта, мерцал огонёк. Цвет его менялся — фиолетовый, голубой… а теперь зелёный… а вот уже жёлтый… оранжевый… красный… а вот уже пошло в обратном порядке…

— Степан, биноклю!

Однако ссыльный уже и без команды торопливо извлекал прибор. Припав к окулярам, покрутил настройку резкости.

— Чтоб я сдох…

— Да дай же! — Полежаев почти силком вырвал бинокль из рук приказчика.

В двадцатикратную оптику огонёк выглядел уже не точкой. Здоровенный, да что там — просто огромный драгоценный камень сиял-переливался посреди поваленного леса, словно призывая кого-то.

— Так… — купчина отёр внезапно