Полет в глубину - Жорж Колюмбов

этот раз как белые люди — самолетом. Насмотрелись всего!

— Здорово! Расскажешь что-нибудь?

— Не знаю, сегодня времени мало, надо еще в одно место успеть. Лучше пока ты поделись, что там у вас наметилось, а то я по телефону мало что понял.

— Светиться не хочется, сам знаешь.

— Знаю-знаю, все правильно. Потому и приехал. Ну так что — вы куда-то пробились?

— Еще нет, но собираемся. Мы набрали на двоих уже довольно много погружений и порой наблюдали странные вещи.

— Странные? Какого рода?

— Обычно видишь события из твоего прошлого.

— А тут из будущего? — усмехнулся Стручок.

— Нет, не так. Мы видели то, чего никогда не было и быть не могло.

— Бред какой-нибудь?

— Очень похоже. Но подача реалистичная. Зоя, например, видела третью сестру.

— М-м… То есть вторая — было бы нормально, а третья — уже перебор?

— Олег, у них в семье две дочери — Зоя и Лиана. Все. Других сестер нет и никогда не было. А тут она видит, как сидят отец, Лиана, Зоя и… еще одна Зоя. По-твоему, это не странно?

— Теперь понял. Такое невозможно.

— Но она видела все так же достоверно, как обычно.

— Получается, мы имеем доступ не только к реальным воспоминаниям, но и… куда-то еще? Как в фантастике?

— Пока не знаем. Зоя сейчас придумывает средство передвижения.

— В смысле?! Занялась дизайном автомобилей? — Стручок приподнял одну бровь.

— Да ладно тебе! Нет, она провела мощное исследование, чтобы найти способ перемещать путника…

— Кого?

— Ну, того, кто погружается, «погруженца», мы для краткости называем его путником.

— Насколько я понимаю, при погружении он и так проживает какую-то сцену и там как-то сам движется?

— Правильно. Но теперь мы пытаемся его из этой сцены подвытащить и перегнать в ближайшую соседнюю.

— Зачем?

— Есть обоснованное подозрение, что во многих случаях иначе туда никак не попадешь.

— Это такое следствие из…

— Да, из модели пространства души.

— И… как успехи?

— Пока все только в теории. Зоя пишет программу с учетом всей этой хитрой математики.

— Послушай, только честно: ты сам понимаешь, как это делается? Она тебе объяснила?

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Главное, чтобы она это понимала, — сказал наконец Торик. — А я всегда готов экспериментировать.

— Ну… аккуратней там. Внутренняя чуйка мне подсказывает, что такие фокусы для мозга — как оверклокинг, разгон процессора на компьютерах. Может, и не сломается, но на режим выходим уже точно нештатный.

— «Вся наша жизнь — икра», как поют перед началом «Что? Где? Когда?» Ну что, расскажешь теперь что-нибудь о поездке?

* * *

Стручок посмотрел на часы.

— Что бы тебе такое… А, вот, — он привстал и расстегнул пиджак, открыв пряжку ремня. — Ремень, который я теперь ношу. Скажешь: «очередная китайская подделка с вьетнамского рынка»? А вот и нет. Скажешь: «купил в дорогом бутике и теперь хвалишься»? Опять не попал.

— Заинтриговал! — Торик подвинулся поближе и приготовился слушать.

— Ремень этот прямо при мне сделал огромный, просто нечеловеческих размеров негр в самом сердце Сицилии. Жалко нет его фотки, тебя бы впечатлило. Мужик офигенно колоритный: огромный во всех измерениях. Не жирный или тучный, но высокий, плотный и невероятно широкий. Представляешь? Это как взять борца сумо, убрать весь жир, надуть его немного, как матрас, и покрасить матово-черным.

— Представляю. Эдакая махина. А вокруг что?

— Жарит солнце. А он сидит посреди марокканского вида улицы на крохотном для него пластиковом стульчике и читает книжку. Я машинально туда заглядываю — есть такое у нас, хронических читателей…

— Есть-есть!

— И вижу: шрифт крупный, но совершенно нечеловеческий. Языками я давно интересуюсь и письменностей повидал всяких, и хинди, и китайско-корейско-японские иероглифы, и стройная арабская вязь. Но таких странных букв не видел никогда.

— Эх, жалко ты фоток не сделал.

— А на соседнем стульчике развешены ремни. Даже, скорее, заготовки: есть кожа — целая прошитая полоса, есть пряжка. Дырочек нет. Дырки он потом делает, уже на тебе, обхватив своими огромными ручищами. Сопит и что-то намурлыкивает, пока делает свое дело. Все быстро, недорого и заведомо по фигуре. Сделал, и все — можно выдохнуть и идти дальше.

— Ты так живописно все описал, я прямо увидел картинку. Так это Италия?

— Да, на самом юге, город Мессина. Уже почти не итальянская, а почти африканская местность и архитектура. Огромные слоны-мутанты магнолий. Огромные — с ладонь — цветы на кустарниках. И огромные негры, продающие самодельные ремни. Солнце бьет в глаза, жара, и лишь иногда ее перебивает бриз с залива, где неправдоподобно синие волны…

Зазвонил мобильник, и Стручок словно вынырнул из воспоминаний. Но прежде чем ответить на звонок, еще успел сказать:

— А ты говоришь: «ремень»!

* * *

— Откуда мне знать?! Внутренние тесты программа нормально отрабатывала, — Зоя заметно волновалась. — Но ведь там сам знаешь как: я делала так, как поняла из твоей спецификации. Которую ты написал на основании того, как ты понимаешь работу железа. Которое делал еще другой человек на основании своих предпочтений, пусть даже с учетом твоих пожеланий… Седьмая вода на киселе…

— Эй, ну ты чего? Я ведь тоже программист, все понимаю. На тестовом прогоне я видел, как твоя сопрограмма вмешивалась в работу генератора импульсов — очень мягко и аккуратно.

— Ну конечно. Это даже не скважность, это фаза и расфазировка. Там и должно быть все мягко. Но я все равно боюсь. Сам знаешь чего.

— Я знаю одно: конечный критерий истины — только практика. Или, как говорила моя бабушка, «не начнешь, так не проверишь, а проверишь — не поверишь».

— Мудрые слова. Ну что, готов рискнуть?

— Готов. Начнем с привычного и знакомого?

— Ога. Давай облачайся, располагайся и засыпай. Я тихо посижу рядом. Понаблюдаю.

* * *

…Я иду по полутемному коридору и слегка задеваю ладонью гладкую стену, выкрашенную темно-зеленой масляной краской. Пахнет жаренной на старом сале картошкой.