Дети Морайбе - Паоло Бачигалупи

разбудила в них жажду мщения. Я вручила им в дар вседозволенность – и теперь погибну от этого дара. Они считают себя вправе творить любое зло – и называют это справедливостью.

Я кричу, умоляю, плачу, но не могу их остановить. Я умираю…

Взрыв сотрясает крышу. Я ощущаю силу ударной волны. Еще взрыв. Натиск толпы резко слабеет, а затем и вовсе прекращается.

Полупарализованная, кое-как выползаю из-под груды тел. Слышны стоны. В ушах звенит. Повсюду лежат люди, но лишь немногие из них корчатся. До меня пытается дотянуться женщина. Бью ее в лицо.

Оглядываюсь по сторонам, пытаюсь сориентироваться. Как же громко звенит в ушах… Рохо убит. Дэнни убит. Соня убита. Джиа убита. Толпа сделала свое черное дело.

Через улицу – пламя, им охвачен целый квартал. Похоже, пожары бушуют уже по всему городу, но здесь, на этой крыше, тишь да гладь. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть новых людей, выбегающих из лестничной шахты. Вместо этого вижу… Джамала!

Он жив, и в руке у него… граната?

В ушах по-прежнему жуткий звон, голова раскалывается.

– Мать твою… Где ты взял гранату?

Ответ звучит еле-еле, как будто издалека, но мне удается прочесть по губам.

– У Рохо. Выпали, когда его смяла толпа.

Он бросает последнюю гранату в лестничную шахту и приседает, зажав уши. С ревом вырывается дым. Надо же, какие мощные! Мне повезло, что в момент взрыва я валялась под кучей погромщиков…

Почти никто из них не шевелится. Они либо без сознания, либо мертвы.

Джамал смотрит на меня. И тут я замечаю, что у него пистолет Рохо. И судя по тому, как он держит оружие, успел перезарядить.

В выражении его лица есть нечто, заставляющее меня насторожиться… нечто опасное. Мелькает воспоминание о том, что я чувствовала, когда решила, что моему наставнику пора уйти.

Джамал крепче сжимает рукоятку пистолета.

– Эй, Джамал! Не вздумай!..

– Ты плохой человек, Хайди. Очень плохой.

– Ну да, что есть, то есть. Но зато я добыла хренову тучу денег.

– И что толку? Разве сумеешь их потратить? Ты добывала деньги, буквально снося все на своем пути. – Он показывает на горящий город. – Ты больше не сможешь здесь жить! Никто не сможет!

– Почему тебя это волнует? Ты же из Чикаго.

– Думаешь, в Чикаго не то же самое творится? Назови хоть одну причину, по которой я не должен прикончить тебя, как бешеную суку, за все, что ты натворила.

Чуть подумав, я отвечаю:

– Для начала, если убьешь меня, то не сможешь свалить отсюда вместе со мной.

– Свалить отсюда? – Он смотрит на меня в кромешном изумлении. – Ты что, обдолбалась? Никто отсюда не свалит.

– Думаешь, я вру? – Указываю ему за спину. – Смотри.

Он боится отводить от меня взгляд, но все же поворачивается. Вдалеке над городом, лавируя между дымами, движется в нашу сторону вертолет.

– Это твой?

– Запаздывает малость, но да, он мой.

– Ты… ты это спланировала?

– Ну, «спланировала» – это слишком сильно сказано. Но по-любому предвидела. – Скромно пожимаю плечами. – Конец игры и все такое.

– Ты невероятная. – Он качает головой, разрываясь между отвращением и восхищением.

В его глазах есть искра. Та самая искра, что была и у меня все эти годы. Я люблю эту искру. Я боюсь этой искры. Амбициозность, расчетливость. Мы одинаковые. Он черный, я белая. Он мужчина, я женщина. Он из Чикаго, я из аризонского захолустья. Мы приехали из разных мест, у нас разные судьбы, но здесь мы одинаковые. Мы родственные души.

Это вселяет в меня страх.

И надежду.

Я вижу, как в нем борются разные ценности. Вижу, как он взвешивает меня, оценивает наши отношения, наш мир…

Джамал криво улыбается:

– Так ты хочешь сделать финальный выпуск?

– А то!

Джамал прячет пистолет в карман и берет камеру.

Обратный отсчет. Последний обратный отсчет.

Я говорю зрителям, что они смотрят «Точный выстрел» – в этот раз с Хайди Хэлленбах и Джамалом Мерсье. Я улыбаюсь в камеру, но на самом деле улыбка предназначена оператору. Я рассказываю о случившемся на этой крыше, о варварской атаке против всего, что дорого нашим сторонникам. Я описываю ужасы, творимые толпой, этими злодеями, питающимися ненавистью и рознью, презрением и осуждением. Я даже отмечаю, что мы применили нелетальные средства с целью остановить погромщиков. Если точнее, их применил Джамал.

Завершив передачу, мы подходим к краю крыши, чтобы взглянуть на улицы, охваченные мятежом. Толпы уже повсюду, остановить их невозможно.

Я протягиваю руку Джамалу, и мы смотрим вниз, на дно городского ущелья, зачарованные происходящим там.

Наверняка вы ждете, что я столкну Джамала с крыши, предам его так же, как предала всех остальных. Но это было бы чудовищным злодеянием против половины моей собственной натуры.

Помните, я говорила, что нам необходима любовь? Я не кривила душой, нисколечки. Без любви и доверия, без этих мостиков через пропасти наших разногласий, мы окажемся там, внизу, в буйной толпе, и будем ненавидеть и презирать, жечь и резать друг друга.

Я не сброшу Джамала с крыши, а он не сбросит меня.

Потому что мы лучше вас.

Над головой кружит вертолет, заходит на посадку. Если мятежники слишком рано появились в кадре, то он – поздновато. Не задалась режиссура: именно сейчас несчастным дурням следовало прорваться на крышу. Но они не выучили ни мизансцену, ни свою роль.

Впрочем, если так рассуждать, то и наши рекламодатели – автоконцерны и производители безалкогольных напитков, изготовители таблеток для похудения, зубной пасты и памперсов для взрослых, торговцы мебелью и коллекционными монетами, агентства по привлечению инвестиций в золото, агентства по продвижению энергетических напитков – тоже не представляли себе, каков будет конец построенного ими карточного домика.

Толпы выгодны, но непредсказуемы. Это мне внушал мой наставник. У него не было плана действий на случай, когда к нему придет его собственная толпа, хотя об этом плане следовало бы позаботиться изрядно заранее.

И ни у одной из этих толп, группировок и клик, что сейчас испепеляют страну, нет плана.

У моего наставника не было плана.

У моих начальников не было плана.

У моих рекламодателей не было плана.

У моих коллег не было плана.

Мы создавали толпы по индивидуальному заказу и разжигали в них рознь. Мы натравливали свои толпы на чужие; мы кромсали рынок рекламы на прибыльные демографические сегменты. А по всему городу, по всей стране конкуренты не сидели сложа руки, они создавали собственные толпы, собственных обожателей и ненавистников, взывая к ним, распаляя их, объясняя, как их притесняют и унижают. Все то же самое,