Дети Морайбе - Паоло Бачигалупи

«Церберу» мы охренеть как нравимся. Его защитные системы расходятся, точно горячие пирожки.

Дэнни морщится:

– Хайди, твой бонус – не единственное, что нам необходимо учитывать. Есть же границы. Порядочность, ответственность…

– Соня, скажи ему.

С нежной улыбкой Соня открывает секрет:

– Тройной, зайчик. У нас тройной рост.

– Ого! – У Дэнни округляются глаза, и он прекращает брюзжать.

Еще один доходный день в копях американской ярости.

Надо быть конченым психом, чтобы расстаться с этой золотой жилой.

В ТРЕХ ГОРОДАХ волонтеры Ополчения свободы начинают контрнаступление против бунтовщиков.

ЖЕНЩИНУ убил плотоядный вирус, поселившийся в ее соске.

САНТЬЯГО: не сумев обуздать насилие, мэр уходит в отставку.

ТОННЕЛЬ ЛИНКОЛЬНА захвачен Ополчением свободы.

Уже два дня мы в осаде. Через главный вход покинуть здание невозможно, снаружи царит хаос, но внутри – мир и благолепие; мы ведем репортажи о распаде нации.

Все ускоряется. Сказать по правде, это происходит уже много лет – наверное, с того момента, как была выброшена на помойку доктрина справедливости[133] и реклама просунула свое свиное рыло в новостные выпуски. Вот уже полвека мы подливаем масло в огонь – ради привлечения зрителей, ради доходов с рекламы. Теперь нелепо говорить «24-часовый новостной цикл». Давайте называть это 1440-минутным новостным циклом. Или 86 400-секундным новостным циклом. Или максимальным расширением аудитории. Или просто добычей денег.

Продолжают поступать видеокадры: люди на баррикадах из офисной мебели, развевающиеся в дыму транспаранты с дикими лозунгами, черные балаклавы. Избитый толпой полицейский – кровь стекает в ливневку. Это теперь в режиме нон-стоп. Мы все увеличиваем число зрителей, и к нам все поступают деньги с рекламы.

Мы показываем снятый на улице ролик с Аней Джоли. Аня когда-то возглавила протесты против «Мэйдон-медиа», еще самые первые. Обаятельная молодая женщина выражается некрасиво:

– Утопить бы их в собачьем дерьме! Они изрыгают ненависть, они изрыгают дерьмо – вот и нужно их в этом дерьме утопить! Так будет справедливо! Хотела бы я посмотреть, как Хайди Хэлленбах утопят в собачьем дерьме!

Разумеется, «дерьмо» мы запикиваем. Но наши зрители, которым мы неустанно напоминаем о приличиях, прекрасно читают такие слова по губам.

Когда Аня повторяет «Хайди Хэлленбах нужно утопить в собачьем дерьме», мы останавливаем запись на ее оскаленной физиономии.

Всем этим людям хочется только одного – насилия.

Аня Джоли ненавидит меня.

Но что важнее – она ненавидит вас.

НОВИНКА! Кукурузные чипсы с приправой том ям. Вкус Таиланда в каждой чипсинке!

В тот момент, когда заканчивается рекламная пауза, в эфирную студию вбегает Соня:

– Звонили из охраны! Протестуны снесли двери! Они в здании! Эй, все! Слушайте меня! Пора валить отсюда! По северной лестнице, а не лифтом, до тоннеля. Охрана держит для нас этот путь.

Мне полагается испугаться, но я не пугаюсь. Даже бровью не веду. И уж тем более не кидаюсь к выходу. Я всю жизнь готовилась к этому моменту.

Зато другие сотрудники обращаются в бегство. Джиа остается за камерой, но выглядит неуверенно.

– В эфир меня! – приказываю ей.

Такое ощущение, что здание трясется. Сколько народу прорвалось внутрь? Очевидно, слишком много для нашего оператора. Мгновение кажется, что Джиа выполнит мое требование, но вот и она бросается наутек. Впрочем, я не успеваю отчаяться – рядом вдруг оказывается Джамал, он занимает место Джиа и считает оставшиеся секунды рекламы чипсов. Затем улыбается мне и показывает большой палец.

Начинаем.

– Мне сообщили, что в настоящий момент погромщики пытаются добраться до нашей студии. Неизвестно, сколько времени мы сможем продолжать вещание. Сейчас пытаемся эвакуировать наш персонал, но опять же нет уверенности, что это получится. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы как можно дольше находиться в эфире и держать вас в курсе событий.

Я красивая и смелая. И я совсем одна.

Я здешняя Жанна д’Арк, мать вашу…

– Хайди! – Соня в ужасе. – Охрана готовится перекрыть тоннель! Нельзя тут торчать! Бежим!

Но я остаюсь в эфире. Спокойно смотрю в камеру и говорю, пока коллеги драпают сломя голову. Больше нет закона. Больше нет цивилизации. Осталась только я – единственный островок спокойствия.

– Если кто-нибудь еще способен нам помочь, сейчас самое время это сделать. Не уверена, что мы сможем еще…

По моему знаку Джамал выключает камеру на полуфразе. Для пущего драматизма.

И я тоже драпаю сломя голову. Пойти на дно вместе с моим кораблем? Ага, нашли дуру.

ВООРУЖЕННЫЕ МЯТЕЖНИКИ ворвались в «Мэйдон-медиа», Авеню-Америк, 1492. Помощь идет.

ВООРУЖЕННЫЕ МЯТЕЖНИКИ ворвались в «Мэйдон-медиа», Авеню-Америк, 1492. Помощь идет.

ВООРУЖЕННЫЕ МЯТЕЖНИКИ ворвались в «Мэйдон-медиа», Авеню-Америк, 1492. Помощь идет.

Эвакуация проходит штатно. Лифты отключены, мы спускаемся по лестнице. Навстречу валит дым. Вся наша толпа останавливается.

– Что происходит?

– Кажется, там перекрыто, – говорит Рохо.

И тут снизу кричат, что пути нет. Погромщики уже на этой лестнице. Люди бегут мне навстречу, толкаются, дерутся. Те наши, кто внизу, отчаянно пытаются спастись, усиливая панику, теряя разум.

– Они проникли в тоннель! Они в тоннеле!

Все больше воплей. Все громче общий рев.

Ну не свинство ли?!

Эвакуация сорвана. Мы все спешим вверх, мимо брошенных нами студий и офисов. Вверх, вверх, вверх!

– Ну почему ты меня не послушала?! – говорит мне Рохо на ходу.

– Не поздновато ли жаловаться? – Я достаю телефон и листаю приложения.

Рохо заглядывает в экран:

– Ты что, мать твою, акциями торгуешь?

– Вообще-то, валютой.

– Да ты просто чокнутая сука!

Я гашу экран:

– Чокнутая сука только что вызвала для нас вертолет. Потом поблагодаришь.

Но когда мы выскакиваем на крышу, там никаких признаков моего deus ex machina[134].

Ясный, жаркий летний день. Вокруг горят небоскребы, черный дым вдоль и поперек исполосовал небесную синеву. И нет спасения.

Как-то дико видеть это, не имея экрана между собой и происходящим. Все кажется более живым. Более реальным. Более правдивым. Не абстракция, на которую смотришь из студии, где светят юпитеры и летают туда-сюда веселые подколки, а нечто настоящее.

Я делаю глубокий вдох, наполняю легкие мерцающей яростью города. Не могу отделаться от мысли, что кадры получились бы потрясные…

Оглядываюсь на коллег – они все растрепанные после нашего панического восхождения – и невольно ухмыляюсь. Надо же, у Джамала камера! Прихватил одну из портативных по дороге.

– Джамал, ты охренительный! У нас есть мобильная связь?

– Успел наладить в последний момент!

– Кажется, я влюбилась.

Соня переводит взгляд с меня на Джамала:

– Ты же не всерьез?

– Почему «не всерьез»? Это наша работа.

– Если ты готова, то и я готов, – говорит Джамал.

Через минуту мы