Дети Морайбе - Паоло Бачигалупи

Мы все применяли один и тот же метод, чтобы растормошить муравьев. Так стоит ли теперь удивляться тому, что муравьи передрались?

Надо быть не в своем уме, чтобы не предвидеть этого – и не разработать план спасения.

Вертолет садится, его лопасти замирают, открывается дверь. Я дергаю Джамала за руку:

– Идем. Пора бежать из этой дерьмовой страны.

– Но… – Он растерян. – Почему ты не хочешь остаться и взять на себя руководство? Твои зрители пошли бы за тобой.

– С чего ты взял, что в этой войне будет победитель? Разве не видишь, что люди делают друг с другом?

Видя недоверчивое выражение на лице Джамала, я не могу удержаться, чтобы не привлечь его к себе и не поцеловать.

– Ах, милый, мне нужно многому тебя научить. – Я веду его к вертолету. – Нет, мы не останемся. Мы улетаем. Следующая остановка тебе наверняка понравится – это остров с отличными условиями для отдыха.

– А чем платить? Баксы еще будут где-нибудь принимать?

– Баксы? – Я уже в вертолете, тяну Джамала за собой. – Не волнуйся, я их скинула. У меня есть и китайские юани, и швейцарские франки, и новозеландские доллары, и даже биткоины «Харибо Гамми». Пока мы поднимались по лестнице, я обменяла всю зелень, да еще и вертолет успела нанять.

– Выходит, ты все предусмотрела.

– Не все. – Я снова целую его. – Я не предусмотрела тебя.

Сигналю пилоту, что мы готовы. Раскручиваются винты, машина взлетает, я прижимаюсь к Джамалу.

Думаю, он станет хорошим мужем. Он из тех мужчин, которые не бросают свою женщину, даже когда та взрывает мир к чертям. Мы будем жить на другой стороне планеты, на тихом зеленом острове, и наши дети вырастут сильными и здоровыми в стране, не терпящей мятежей, не позволяющей никому наживаться на недовольстве и розни.

Возможно, когда-нибудь наши дети посетят Америку, эту дырку в заднице мира, чтобы покопаться среди руин, а потомки любителей свар будут изумленно пялиться на наши воздушные суда, парящие над ними. Туземцы падут на колени, когда мы спустимся к ним, немногим выжившим в долгих междоусобных войнах, которые никогда не были по-настоящему нужны, но всегда были по-настоящему желанны. Охваченные благоговейным трепетом, эти дикари увидят, что такое подлинная цивилизация.

Восстанет эта страна из пепла или нет, мне совершенно наплевать.

Вертолет поворачивает в сторону заходящего солнца. За иллюминаторами в сгущающихся сумерках видны шикарные языки пламени. В огне весь город. В огне вся страна.

Я расскажу нашим детям, что была лучшей в своем деле. Пятнадцать лет кряду я была Марией, дающей искупление грехов своим приверженцам, и Кали, несущей им гибель.

Я выручала пятьдесят миллионов в год.

Я все еще страшно злюсь, что мне недоплачивали.

Прелести бытия

К пятнадцати годам Рю приучилась мерить свою жизнь переездами. Они разрушали свиток ее судьбы, отрывая от него фрагмент за фрагментом. Рю складывала очередной клочок пергамента так и этак, пока не получалось сюрреалистическое оригами. Вот эта фигурка – сгоревший коттедж, а эта – ржавый дизельный грузовик, катящий к югу. Снова отрываем, складываем. Теперь – многоквартирный дом без крыши.

Отрываем… складываем… Что вышло?

Гроб.

Отрываем… складываем…

Первый переезд случился, когда Рю было восемь лет. Родители продали крошечную ферму в долине реки Колорадо. Они были из хипстеров, которые в конце тысячелетия массово покидали города с их бессмысленным консюмеризмом ради более-менее естественного образа жизни. Папа и мама участвовали в движении «от фермы к столу» – выращивали органические микроовощи для закусочных на близлежащих горнолыжных курортах.

«Вот так и должны жить люди, – говорил отец. – Неспешно, дружно трудясь на земле».

Пожар на горах Марун и Треже уничтожил город Аспен. Когда рассеялся дым, на синем небесном фоне чернели огарки деревьев, в воздухе витал чад. Лыжные трассы занесло пеплом, а после завалило оползнями.

Рю тогда собирала «трофеи» на темных, как городища анасази[135], руинах миллиардерских особняков, ковырялась в мусоре среди бетонных фундаментов. Серебристый алюминий в булыжниках и застывших струйках. Блестящие стеклянные шарики. Яркие самоцветы – осколки витражных окон.

Поначалу мать и отец смеялись, глядя, как люди, бранившиеся из-за крапинок земли на мытой ботве редиса, бегут от инфернальной стихии, которой совершенно наплевать на их богатство. Отчасти злорадство было оправданным. Но пали и другие горные поселения: пожар стер живописные пейзажи, истончил снежный покров, задушил дымом летнее небо.

Может, родители и попытались бы продержаться, но испарение снега вызвало нехватку воды для полива, а вскоре исчезла вода и в доме – перестал пополняться водоносный горизонт. Старожилы ерничали над родителями Рю, купившими участок с сомнительными правами на орошение и дрянным колодцем.

– Папаня мой говорит, что вы должны были это предусмотреть, – заявил Хантер, друг Рю. – Тут все знают, как надо заключать договор на воду. Что ж удивляться, что вам ее перекрыли.

– Раньше такого не бывало, – возразила Рю.

– Папаня говорит, вам надо было с самого начала разобраться с водой.

На этом дружбе пришел конец. А вскоре Рю переехала.

Позже она узнала, что семья Хантера тоже осталась без воды. Эта семья фермерствовала на одном и том же участке шесть поколений кряду. Рю даже написала, не должен ли был отец Хантера «это предусмотреть». Но в последний момент удалила письмо.

* * *

Рю с тяжелым сердцем вспоминала самый первый переезд, расставание с полюбившимся городком. Нанятый для перевозки пожитков грузовик дребезжал и кашлял вонючим дизельным чадом – не то что электрический пикап, служивший семье на ферме. Мама сказала, им нельзя взять с собой большой шкаф для дочкиной одежды. «Лапочка, в Остине слишком тесная квартирка, он просто не поместится».

Чтобы утешить Рю, мама подарила ей новый телефон.

Что ж, в отличие от шкафа эта вещь была достаточно портативной для транспортировки.

В пути Рю позвонила бабушке.

– Солнышко, я догадываюсь, как тебе грустно, – успокаивала внучку Нона. – Но нет же худа без добра. Мир огромен, и хорошо, если ты узнаешь о нем побольше. К тому же увидишь летучих мышей.

– Летучих мышей? – Несмотря на печаль, Рю была заинтригована.

– В Остине они водятся. Полным-полно.

Чем больше ты узнаёшь о мире, тем меньше остается в тебе невежества, чего не случается с тем, кто безвылазно живет в какой-нибудь медвежьей дыре.

Так сказала Нона.

Просто она не могла смириться с тем, что окончившие колледж дети подались в фермеры. Вот и радуется теперь их возвращению в город.

Так сказал папа.

* * *

В Остине мама играла в ансамбле на укулеле,