Найдёныш - Павел Сергеевич Комарницкий

— А на книжках, стало быть, экономить не намерен, — хмыкнул Заварзин. — Дорогонько, однако.

— На книжках экономить нам никак невозможно, — вновь улыбнулся Иван Иваныч. — Оглянуться не успеешь, как рычать начнёшь, а там и в берлогу!

Посмеялись.

— Эх, а с винтовочками-то теми, о прошлом годе, продешевил я, — колыхнул животом Заварзин. — Ну да ладно… Все, все кругом пользуются моей немеряной добротой, так отчего и не ты?

…

— … Вот такие дела, ребятушки. Под ячмень, пока не поздно, Косую делянку отведём. Посеем, посмотрим, чего по осени пожнём…

— Тама десятины нету, Вана Ваныч, — Илюшка, как обычно, счёл необходимым предупредить хозяина о грядущих трудностях. — Много ли будет?

— Ну, на щи да кашу хватит, и ладно. Пойдёт дело, расширим посевы.

— Чем пахать будем, однако? — подал голос невозмутимый Охчен. — Лопата копать если, нога отпади совсем.

— Сошник у меня имеется, среди прочей рухляди, — парировал Полежаев. — Соху изладим завтра же.

— Твоя видней, Вана Ваныч, — не унимался Илюшка. — Наши лошадь верховой, маленький, соху тягать большой лошадь надо.

— Да никуда не денутся, потянут, — отмахнулся Иван Иваныч. — Одной тяжко будет, парой запряжём!

— Непривычны лошадь, пахать не будет, лягать только будет.

— Ох, Илюшка, да отстал бы ты! — не выдержал Полежаев. — Тоже мне, оппонент…

— Как хитро-то ругаисся, Вана Ваныч, — засмеялся тунгус. — Чиво такое «попонет»?

— Оппонент, это которому чего ни скажи, он всегда против.

— Аааа…

— Илюшка верно говори, Вана Ваныч, — вновь заговорил Охчен. — Твоя справный хозяин, да, однако шибко опасно. Не надо на свой каша надейся. Надо вот чего… на Ванавара ходи, там закупай ишо сахар-соль, мука-крупа, рожь-пшениса. Чай ладно, однако, без чай жить можно. Трава тайга собирай, суши-вари — вот и чай. Без хлеб если совсем — трудно будет. Наша ладно, мясо есть, рыба речка, Огды же мяса-рыбы не ест совсем. Она расти надо, однако, потому хлеб каждый день кушай. Червонес кушай нельзя, однако.

Полежаев крепко задумался. С одной стороны, купеческое нутро восставало против бездумной траты денег. Кто же закупается на пике цен? Ежели золото у тебя, имей терпенье, дождись — цена обязательно упадёт. Это золото упасть в цене не может. Буквально вопияло купеческое нутро — золото всему голова. Есть золото — есть всё, ты царь и бог. А с другой…

— Ладно, Охчен, уговорил, — Иван Иваныч тряхнул головой. — Наведаемся на Ванавару.

Впереди раздался собачий лай, ещё миг, и на тропе показались Шарок и Шлейка, несущиеся во всю прыть. За ними же, топоча копытцами, гналась стремительная, как вихрь грозная богиня Огды, одетая в вязаную безрукавку и коротенькие донельзя вельветовые штанишки, не прикрывавшие грозной богине и четверть бедра — по случаю грядущего наступления мая месяца Бяшка решительно перешла на летнюю форму одежды, и теперь до самого сентября надеть презренные длинные штаны её могли заставить лишь достаточно крепкие заморозки.

— Папа, папа вернулся!

— Привет, моя хорошая, — Полежаев чувствовал, как от улыбки уши слегка съезжают на затылок. — Ты чего тут делаешь, одна-то?

— Ну как чего? Бегаю вон наперегонки, — Бяшка засмеялась своим горловым вибрирующим смехом. — Только ленятся они, и Шарок, и Шлейка. Сдаются на полпути, язык вывесив.

— Опасно делаешь…

— Да ай, папа! Чужих людей тут нет. Я бы их мысли почуяла, а раньше того просто присутствие. Вон вас я ещё где почувствовала!

— А ну как медведь?

— Медведь? — в голосе девочки прозвучало великолепное презрение. — А что мне медведь? Я ж не мама, и не Асикай. Медведь и собак-то догнать не в силах! Уйду, как от лежачего.

— Ох, Бяшка, и хвастаешь же ты…

— Я?! Хвастаю?!

— А давай-ка мы с тобой наперегонки поскачем, — подначил Иван Иваныч. — Как?

— Это на Чургиме-то? — Бяша рассмеялась пуще прежнего. — Ну давай, коли хочешь!

Полежаев отвязал от седла дорожные мешки, передал подъехавшему Илюшке — чтобы не мешали лихой скачке.

— Вот отсюдова и до заимки. Идёт?

— Легко!

— По счёту «три». Раз! Два! Три!

Мохнатый якутский конь Чургим с места двинул в тяжеловесный галоп, понукаемый пятками хозяина и его же хлыстом. Соревнования, однако, не получилось — Бяшка немедленно вырвалась вперёд и ушла по тропе, по меткому выражению, «как от лежачего». Однако уговор есть уговор, и оставшиеся до заимки три версты Иван Иваныч гнал коня во весь опор.

Ворота оказались уже раскрыты, приветливо ожидая дорогих гостей. Во дворе Варвара развешивала бельё на верёвках.

— Иван? Ты чего гонишь как оглашенный? Волки, что ль? А где караван?

— Караван там, — Полежаев махнул рукой, соскакивая с коня, — приотстал малость. Это мы с Бяшкой поспорили, кто скорей до заимки доскачет.

— Ну-ну, — засмеялась супруга. — Ладно, Чургима оставь, я приберу. Иди-ка в избу, там самовар горячий и пирогов я напекла. Голодные все небось с дороги!

В горнице за столом, украшенным самоваром и большим деревянным блюдом с пирогами сидела Бяшка, старательно дуя в блюдце с чаем.

— Папа? Хорошо, что ты приехал. Я уж думала, ночевать в тайге остался…

— Ах ты моя охальница! — засмеялся Полежаев. — Над отцом издеваться-то…

— И не издеваюсь я вовсе, а подшучиваю. Почувствуй разницу, папа!

…

— Эйе! Пошли! Ва! Пошли, однако, ну?!

Илюшка изо всех сил тянул пару лошадок под уздцы, однако никакого «пошли, однако» покуда не выходило. Лошади, непривычные к тягловой работе, храпели, упирались и то и дело протестующе ржали, но тянуть соху упорно не желали — хотя вообще-то для пары справных, упитанных и крепких коников работёнка была не столь уж тяжела.

— Охчен помощь надо звать, Вана Ваныч, — Илюшка отёр лоб тыльной стороной ладони. — Иначе никак, однако.

— Угу… — Полежаев, державший соху за рукояти в ожидании «однако пошли», смачно сплюнул. — Давай ещё Варвару позовём, и Асикай. Ну и я за коренника встану. А Бяшу вон на соху определим. Тогда лошадок-то, пожалуй, можно и выпрячь. Пусть отдыхают.

Бяша, наблюдавшая за бестолковой вознёй, засмеялась.

— Может, Огды мало-мало помогай? — хитро прищурился тугнус.

— Неа, — смеялась Бяшка. — Чтобы я вам помогала лошадок мучить?

Девочка оборвала смех, принялась облизываться часто-часто. Соображает чего-то, значит, понял Иван Иваныч — ибо такое вот облизывание заменяло небесной пришелице привычное для человека закусывание нижней губы.

— Папа… скажи, я же у тебя умница? Ты сам говорил много раз.

— Ну… — осторожно подтвердил Полежаев.

— Значит, у умной девочки Бяши могут быть умные мысли?

— Да не тяни ты кота за хвост, — рассердился Иван Иваныч. — Излагай.

— Не надо тут ничего пахать. Надо просто намочить зёрна хорошенько, да и разбросать. Посеять поровнее.

— Да ой! — насмешливо усомнился Полежаев. — Без пахоты и посеять?

— Ну вот… — огорчённо произнесла девочка. — Не веришь ты никому, па… Наверное,