Найдёныш - Павел Сергеевич Комарницкий

— А это что?

Последняя вещь в комплекте являла собой меховую шапочку, скорее даже мешочек с тремя дырками — пара для глаз и третье отверстие для рта.

— А это уже Асикай постаралась, — улыбнулась Варвара. — Чтобы тебе не холодно было зимой на двор выходить.

— Воротник делай вот так, — тунгуска изобразила руками, как запахивают меховой воротник, — и совсем легко дыши будет. Тепло, да.

— Спасибо…

Девочка вдруг повернулась и ринулась в другую комнату.

— Бяша! Бяшенька! — переполошилась Варвара, кидаясь следом.

Раздался громкий, вибрирующий рёв, охватывающий все три октавы.

— Ну что случилось, доча!

Грозная богиня Огды рыдала в три ручья.

— Все… все могут ходить зимой по тайге… а я… а я нет! Все… могут дышать на морозе, а я нет! Как урод какой-то! Пя… пять месяцев в году в избе сижу! Приседаю, приседаю, чтобы ноги не отсохли! Я… я бегать хочу! Всегда! Везде! Бегать, а не… про… пробираться по болотине!

— Ну Бяша… ну доченька… — теперь по щекам Варвары тоже текли слёзы. — Ну что же я могу поделать… что мы все можем поделать…

Плач уже стихал, переходя во всхлипывания.

— Я скверная, ма… прости… — девочка подняла голову, оглядев собравшихся вокруг обитателей заимки. — Спасибо вам всем. Вы сделали всё, что могли.

…

— … Вот так петли поднимай, видишь? Во-от… правильно…

Бяша, то и дело коротко облизываясь от усердия (что, как успел уже уяснить Полежаев, было у небесной пришелицы примерным аналогом человечьему закусыванию нижней губы), старательно овладевала секретами ручной вязки. В самом деле, на дворе стоял февраль, то и дело бушевали вьюги, снегу намело местами по пояс — чего ещё делать?

— Бяша, а ты чего книжки в последние дни бросила читать? Неужто все прочла?

Девочка, орудуя спицами, помедлила с ответом.

— Которые хотела, все прочла.

— А прочие?

— А они плохие.

— Да ой! — засмеялся Иван Иваныч. — Как знаешь, ежели не читала?

Пауза.

— Знаю… Мне не нужно до конца читать. Если вижу, что книжка плохая — я бросаю её читать.

Она вскинула глаза.

— Па… ты привези в следующий раз другие книжки. А то всё романы да романы…

— Какие же?

— Ну… как люди в старину жили. Историю, да. И по астрономии. И ещё мама говорит, есть такая энциклопедия…

— Брокгауз и Эфрон, — подсказала Варвара.

— Ого! — Полежаев почесал в бороде. — Заказать-то можно… вот только осилишь ли?

— А разве они куда-то убегут? — Бяша старательно вывязывала петли. — Как смогу, так и осилю.

— Резонно, — хмыкнул Иван Иваныч. — Ладно, быть по сему. Вот как поедем к толстопузому с пушниной, закажу ему. С вешней водой и придёт, должно.

— А чего всё к Заварзину? — спицы в руках Варвары так и мелькали. — Дорого всё у него. Он же, чай, на бурлаках-каторжниках товары возит!

Да, это была правда. Если до Ванавары весной, в половодье ещё вполне могли проходить юркие буксиры, то по Чуне не рисковали плавать даже самые отчаянные судовладельцы. Оставалось использовать способ, исстари испробованный на волжских притоках — бурлацкую живую тягу. В мае, по высокой воде, Заварзин доставлял товары до Байкита, а чуть погодя, когда вода уже спадала, в ход шли большие лодки-«струйки», влекомые бурлаками. А поскольку среди таёжных охотников желающих тягать посудины найти было нереально, Дормидонт Панкратьич сговорился с одним начальником острога, и тот за мзду поставлял ему двуногий тягловый скот, отбывающий наказание в казённом доме. Только корми, а платить и вовсе не надо. Кормил, правда, расконвоированных каторжан Заварзин хорошо, кашу давал вволю и даже с мясом — бурлак должен тянуть что бык, толку-то с доходяг, ветром шатаемых… К тому же в работу начальник острога мудро определял только тех, у кого в сем году выходил срок содержания, дабы не возникало у расконвоированных желания сбежать.

— До толстопуза тут всего ничего идти-то, — резонно возразил Иван Иваныч. — За день с лошадьми оборачиваемся.

— До Ванавары немногим поболее, — супруга щёлкнула ножницами, обрезая нить.

— Положим, намного поболее. Ночёвка в тайге туда, да обратно. Да на фактории ещё. Четыре дня улетает, вместо одного.

— Ну, а хоть и поболее. Зато дешевле, чай. Червонцы-то, чай, на огороде не растут.

Полежаев вздохнул и неожиданно признался.

— Не манит меня, Варя, туда ходить. Бывший дом, считай, двенадцать годков жизни отдали нашей фактории…

Громкий лай во дворе прервал мирную супружескую беседу. Собаки лаяли непрерывно и настойчиво, и это означало, что на заимку пожаловал кто-то незнакомый. Обитатели заимки, бросив дела, припали к окошку.

— Эйе! Эйе! Дома кто еси, нету?

Нарты, запряжённые восьмериком, стояли у самых ворот заимки. В них, слегка развалясь, сидел пожилой тунгус, невозмутимо рассматривая крепкие, сбитые из лиственничных хлыстов ворота и высокий островерхий забор. Вот разве только ветряк, неспешно вращающийся вхолостую под слабым ветерком, произвёл на дикого человека некоторое впечатление.

— Ва! Этки[5]! — на шум уже вышел Охчен, не торопясь принялся отворять ворота.

— Да никак это отец нашей Асикай в гости припожаловал, — Иван Иваныч рассматривал нежданного гостя. — Пойду привечу, однако. Иначе невежливо.

— Эйе! Амийн[6]! — Асикай, наспех накинув кафтан-расстегай, тоже вышла на крыльцо, завидев отца. Родственники заговорили по-тунгусски, через окно было не разобрать, о чём.

— Ладно… вздохнула Варвара. — Бяша, ты к окошку-то не суйся. Ежели в гости сюда напросится, я чаю, ещё и прятаться тебе придётся.

— Легко! — Бяшка, как обычно при возбуждении и волнении, шевелила острыми ушками.

…

— Хорошо! — старик, почмокав, с шумом потянул из блюдца горячий чай. — Хорошо живёте.

— Не жалуемся, — Охчен, как и положено справному хозяину дома, отвечал неторопливо, солидно. Разговор шёл по-тунгусски. — Скотина есть, лошади, коровы. Зимой зверя бьём, соболя, белку, то-сё… Летом с Вана Ванычем золото моем.

— Тц-тц-тц… — поцокал старый тунгус. — Хорошо намываете?

— Неплохо. Вана Ваныч отвозит в казну, червонцы привозит. Хватает на всё. Мука, сахар, порох, патроны — всё-всё. Вон, гляди, как дочь твоя одета. Получше иных русских!

Охчен подвинул тестю гранёную стопку, почти до краёв наполненную водкой. Себе налил до половины, Асикай на треть.

— Твоё здоровье, этки!

— Ва!

Закусив, старик оглянулся на окошко.

— А чего это такое у хозяина твоего на крыше вертится?

— А, это… — Охчен вновь наполнил стопки. — Это такая штука, «насос» называется, — слово «насос» тунгус произнёс по-русски. — Воду сама наливает. Хочешь, в дом, в кадушку, а летом вон в большую бочку на дворе.

— Зачем такая большая?

— Ну как зачем? Огород поливать. Капуста, морковка много воды пьют. Вёдрами таскать тяжело шибко.

— Совсем как