Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

Примолкшее, невидимое, затаившееся. А днем… Какие у той женщины были глаза! Уполномоченного передернуло.

– Облегчился, Игорь Иванович? – Весело лейтенанту. Молодой, что он понимает, щенок.

Словно звездочка, мигнул лиловый огонек и погас. Но тут же затлел второй, рядом.

– Смотрите, в селе… – Уполномоченный не договорил. В стороне, на кладбище, мерцала россыпь таких огоньков – упало с небес утиное гнездышко и разбилось.

– Вижу. Могильные огни. Самовозгорание газа, вроде болотного. Жарко ведь, вот и разлагаются…

– Это и нам читал лектор, – поддержал из темноты чекист. – На антирелигиозном вечере.

Точно. Теперь и он вспомнил. Совсем недавно приезжал умник из области, вроде лейтенанта, тоже почему-то военный. Еще и брошюру раздавал, там все объясняется – про мощи нетленные, могильные огни, чудотворные иконы. А горят, как обычное дерево, иконы эти.

Они уже возвращались к крыльцу, когда забилась, заржала лошадь в конюшне – громко, с прихрапом.

– Волков чует. Лес недалеко, расплодились. – Насчет волков уполномоченный знал точно, было по ним совещание.

– Волков? – с сомнением повторил чекист.

– Глазнев, сходи проверь, заперты ли ворота, – приказал лейтенант.

– Как отобрали ружья у населения, волки непугаными стали, – слышал Иван говорок уполномоченного. Балаболка. Что волки, когда винтовка в руках.

Он шагнул за ворота. Были бы волки, он стреляет метко. Ничего не видно, мрак. Он напряг слух. Шорох, слабый, едва слышный. Винтовка успокаивала, да и чего бояться. И все-таки…

Он отступил. Из пыльного, сухого воздуха накатил запах, сначала даже приятный, но секунду спустя – невыносимый. Рвота скрутила, согнула Ивана; кислая комковатая жидкость толчками хлестала из него, а вдогонку тянулась клейкая липкая слюна, спускаясь непрерывно до земли и возвращаясь назад. Рвота перебивала дыхание, пот заливал глаза.

– Падаль… – Иван старался набрать побольше воздуха.

Дрожащие, подгибающиеся ноги с трудом держали. Обессилел вмиг.

– Ой, худо мне. – Он оперся на винтовку, переводя дыхание. Скорее назад, пока может.

Скользкая холодная рука легла на лицо, сначала нежно и мягко, но едва запах вновь коснулся ноздрей, хватка стала железной. Иван еще услышал влажный треск, но понять, что это ломалась его шея, не успел.

* * *

Лошадиное ржание перешло в визг, пронзительный, невыносимый – и вдруг стихло.

– Закопался, орелик. – Игорь Иванович стоял на крыльце, поджидая остальных. Послали дуралея на свою голову. И чего тот возится, дело-то немудреное – ворота закрыть.

– Вот и он, – миролюбиво ответил лейтенант.

Из черного проема ворот отделилась тень и направилась к костру, к дому.

– Кто это с ним? – прошептал уполномоченный.

Вторая тень, третья, пятая. Одни выходили из ворот, другие переваливались через ограду и, даже не вставая в полный рост, почти на четвереньках надвигались на стоявших у порога дома.

– Стой. – Сержант неспешно вытащил револьвер. – Стой, говорю. – И лейтенанту: – Не отставай.

Стрелял он спокойно, деловито, лейтенанту почудилось, что сержант даже насвистывает вальсок и выпускает пулю на каждый третий счет.

– Догоняй, лейтенант.

Увесистый пистолет стал непослушным, рвался из руки, подпрыгивал, и только с последним патроном строптивость покинула оружие.

Попал ли в кого?

– Отходим, – дернул за рукав сержант.

Подтолкнув растерянного уполномоченного, они вбежали в дом. Не выпуская пистолета, лейтенант свободной рукой искал засов.

– Посветите же!

Стукнула дверь в коридоре.

– Сюда, хлопцы. – Возница подбежал первым, встрепанный, с горящей свечой. За ним и Федот, с винтовкой. Лейтенант задвинул засов.

– Старшина где? – И, отвечая, звон разбитого стекла со стороны караулки.

– Быстрее в комнату, – торопил чекист.

Лейтенант шел последним, оглядываясь в темноту коридора. Никого.

* * *

Отекшие, не отдохнувшие ноги старшины с трудом влезали в красивые, но узкие голенища-бутылки. Сейчас, сейчас. Левый сапог наполовину натянулся, когда треснуло выдавливаемое стекло, посыпались осколки. Холодом потянуло из окна, пламя лампы затрепетало.

– Старшина! – кричал кто-то в коридоре. Вырванный оконный шпингалет покатился по полу.

Винтовка, прислоненная к стене, накренилась и упала, штыком процарапав дугу на обоях. Скверно.

Старшина нагнулся, поднимая винтовку, а когда выпрямился, в окно уже ввалился оборванный тощий мужик, вслед за ним лез другой.

И на такую рвань патроны тратить?

Наработанным ударом старшина вогнал штык в живот противника, железо пронзило плоть легко, но – ни вскрика, ни стона, грязные пальцы обхватили цевье.

– Балуешь! – Винтовка завязла в теле, мужик никак не выпускал ее, а другой выходил из-за его покатой спины.

Задетая локтем лампа опрокинулась и ярко вспыхнула. Где остальные-то?

Старшина оглянулся на дверь. Одному не сдюжить, уходить надо, вон новая харя в окне. Он оттолкнул винтовку, отступая. Босая нога зацепилась за полуспущенный сапог, старшина упал на руки, пыльный половик сбился. Он полез к двери, вырываясь из цепких рук, сначала молча, но, когда зубы стали рвать живот, он закричал, и только тогда вместе с криком пришла и боль.

* * *

Ломтики сала с розоватыми прожилками, синяя луковица, краюха черного хлеба лежали на скатерти никому не нужные, лишние.

С тихим щелчком полная обойма скользнула в рукоять пистолета.

– Лейтенант, пособи. – Федот уперся в тяжелый шкаф, толкая его к двери.

– Сейчас, минуточку. – Он откинул крючок.

– Куда! – Чекист не спрашивал, запрещал, но лейтенант уже крался по коридору. Из караулки – дымный свет, треск, возня. С пистолетом наготове он подошел к двери, заглянул и замер.

ТИЛИ-БОМ, ТИЛИ-БОМ

Он отскочил. Надо рассказать взрослым, милиционеру. Дядя милиционер смелый и сильный, он не даст в обиду, защитит. Взмахнет только милицейской палочкой – и сразу будет хорошо, как раньше.

ЗАГОРЕЛСЯ КОШКИН ДОМ

Коридор длинный, темный-темный. В таком же он с тети-Аниным Витькой в прятки играют и в футбол. И примусный чад так же щиплет глаза. Старик Кушнаренко из семнадцатой квартиры ругается за футбол, во двор гонит.

КОШКА ВЫСКОЧИЛА

Дверь прочная, гладкая. Дотронуться ладошкой – и все. Он толкнул ее. Заперто, закрыто изнутри. Пистолетик – на пол, и кулаками:

– Откройте!

Он стучал и стучал, пока краем глаза не заметил идущих из караулки. Плохие. Надо бегом спрятаться поскорее в чулан.

ГЛАЗА ВЫПУЧИЛА

Он захлопнул дверцу, постоял в темноте. Спички в кармане есть, мама за них ругает, потом придется выбросить. На полке свеча, с ней не страшно, а в двери – замок английский. Наверное, от детей, чтобы варенье не брали. Попы – они жадные.

Язычок щелкнул, замкнул чулан, и тут же дверь передала ему прикосновение рук – с той стороны.

* * *

– Давайте диван, диван придвинем! – Игорь Иванович ходил из угла в угол, не находя сил остановиться.

– Не мельтеши. – Чекист размял