Последнее фото - Ковальски Дмитрий

Когда они вошли в квартиру Петра Алексеевича, то сразу заметили, что она опустела. Словно никто в ней не жил. Пропали практически все вещи. Самодельная лампа Николаса вместе с камерой-обскурой, все книги, взятые из библиотеки. Даже некоторые вещи, в том числе пиджак.

Петр Алексеевич первым делом бросился на пол и поднял половицу у дальней стены. Там он устроил временный тайник, куда прятал свои сбережения и письма. И, к его счастью, они уцелели.

— Какой же черт вас дернул, Настя, шарахаться по городу? — прорычал сквозь зубы Николас.

— Но я же не знала.

— Вы… должны… сидеть… дома!

— Почему это она должна сидеть дома? Она, между прочим, беспокоилась о вас! — вступился за девушку Петр Алексеевич. — Хотя, на мой взгляд, лучше бы беспокоилась о другом человеке.

— Вот именно! — выкрикнул писатель. Он плохо ладил с эмоциями в таком состоянии. — Что вы ко мне прицепились?! Савелий — отличный парень и давно влюблен в вас!

На глазах девушки появились слезы. Она отвернулась, чтобы их смахнуть.

— Ну, хватит, Николай, понимаю, что вы расстроены. Столько пережили, теперь еще и пропали все ваши записи. Конечно, без них сложно будет писать, но я вам помогу.

— Писать?! — удивился Николас. — Вы в самом деле сейчас сводите все к тому, что я расстроен, что не смогу написать главу?! Или книгу?! Да пусть она сгорит в огне вместе с вашим издательством! Меня чуть было не повесили, а вы про главу…

Пропажа устройства, несомненно, беспокоила писателя, но не так сильно, как пропажа пиджака, в кармане которого хранился флакон.

— Я не позволю так говорить…

— И что вы мне сделаете? Откажете печатать рукопись? Я не друг вам, Петр Алексеевич, потому могу говорить честно. Вы здесь возитесь со мною не потому, что сопереживаете моему положению, а потому, что погрязли в серой жизни редактора, окруженной паршивой литературой. И в жизни этой вы одиноки.

— Неправда… — ответил слабым голосом редактор. От переживаний его губы высохли и слипались.

— Да какая уже разница… — Николас махнул на них рукой и вышел из квартиры.

Петр Алексеевич обнял девушку, и та разрыдалась, уткнувшись в мягкое плечо.

— Он не со зла. — Петр Алексеевич по-отечески гладил Настю по голове. — Просто выдались тяжелые дни.

— Он и вас обидел, — сквозь слезы сказала Настя.

— В чем-то Николас прав, я действительно окружен плохой литературой. Наверное, оттого и полюбил сладкое. Чтобы хоть как-то избавиться от дурного послевкусия, — сказал редактор и улыбнулся.

Девушка понемногу успокоилась.

— И вправду, бывает так плохо?

— Еще как, один идиот прислал мне рукопись, в которой в двух предложениях написал, как он единолично спас нашу империю от нашествия французов. И обещал написать подробнее, если я вышлю ему аванс. Хотя бы рублей пять.

— По крайней мере, вам не пришлось много читать, — хихикнула Настя.

— И то верно. — Петр Алексеевич взял девушку за плечи и посмотрел на нее.

Большими пальцами он вытер слезы под глазами и улыбнулся.

— Ну вот, гораздо лучше. Вам так идет улыбка!

— Спасибо вам, и я рада, что жизнь нас познакомила.

— Я тоже.

Глава 34

В свою комнату Николас вернулся за полночь. Все это время он бродил под дождем, ругая самого себя за все проступки. В том числе и чужие. Но больше всего терзали сказанные им слова. Где-то глубоко внутри он понимал, что никто не заслужил того, что он произнес. Но поделать с этим ничего уже не мог.

Избавление от этой напасти было. Но оно осталось в кармане пиджака. Другого выхода Николас не видел. Он уже бросал дурную привычку, но это не помогло. Приступ рано или поздно настигал писателя. И без опиума спасения не было.

Вот только в этот раз Николас оказался безоружен перед надвигающейся напастью. Лежа в своей комнате, он ощущал всем телом давление пустоты. Тени сгущались, окружая писателя холодом. Рядом с ним стояла безликая девушка с простреленным лицом, шепча проклятия в его адрес.

Пусть так. Все это он заслужил, а значит, настало время расплачиваться за грехи.

Призраки окружали писателя, вытягивая из него жизнь. Лежа на кровати, он ощущал, как немеют руки и ноги, как замедляется сердце. Веки плавно опустились.

В какой-то момент писатель почувствовал, что не дышит. И его это устроило. Пусть так, зато никому больше не причинит вреда.

— Николай! — Голос прозвучал издалека.

Повторившись вновь, он прорвал призрачный заслон и заставил писателя открыть глаза. В дверях его комнаты стояла девушка — он не сразу догадался, что это Настя, — в руках она держала конверт.

— Петр Алексеевич просил передать. Сказал, что это очень важно.

Видимо, его проклятие воплотилось в неугомонный образ редактора, который никак не хотел отпустить писателя.

Настя подошла ближе и протянула конверт.

— Нам было любопытно, и мы его вскрыли. Надеялись, что там одна из тех жутких историй, что вам присылают.

Эти истории — очередная напасть, от которой он, по-видимому, никогда не избавится. «Ладно, — ответил про себя Николас. — Хуже уже все равно не будет».

— Но там была карточка и короткая записка.

— Читай, — ответил в мыслях писатель. Сил, чтобы сказать это вслух не осталось. А может, просто не было желания.

— С вашего позволения, я не стану читать, но скажу, что письмо отправил Георгий Александрович.

Она осторожно положила конверт на тумбочку и, всхлипнув (возможно, показалось), покинула комнату.

Георгий Александрович. Фотокарточка. Записка. Он успел отправить свои мысли до того, как к нему пришли. Что, если там мотив для убийства? Тогда не нужен весь этот спектакль, который решил устроить Юрий Михайлович.

Мысли, точно звезды, одна за другой зажигались в темном сознании писателя. Вместе с собой они приносили свет и тепло, разгоняя кровь по телу. Чувствительность вернулась, вместе с тем призрак отступил в свое темное царство, оставив писателя в покое, пусть и на время.

Николас вскочил с кровати, зажег свечу и вытащил содержимое конверта. Сначала он изучил снимок. Ничего в нем не изменилось с того раза, когда Николас увидел его впервые. Слева сидел Георгий Александрович. Справа от него стоял размытый женский образ. Белое платье, белая вуаль. Более-менее получилась шея и правая щека с родинкой. Ничего подозрительного.

Тогда Николас развернул записку:

«Господин Райт, прошу простить меня за то, что не сообщаю эти сведения вам лично. Но, будучи работником почты, знаю, какой силой обладают слова, положенные на бумагу. Вы, как писатель, думаю, согласитесь. Ваши услуги более мне не требуются. Сегодня днем я уличил контору Мастера в обмане. Хочу сообщить вам, что моя супруга похоронена с подаренным мною кулоном, на котором выгравированы наши имена. Во время шарлатанского сеанса я спросил девушку, выдававшую себя за мою покойную супругу, носит ли она там мой подарок и вспоминает ли меня? Она ответила да. Тогда считаю логичным допустить появление кулона на снимке. Но его там нет. Ведь об этом никто не знал, когда готовил обман. Снимок прикладываю, чтобы вы убедились сами.

Завтра же я уничтожу этих наглецов, позволивших себе так обращаться с моими чувствами. Они не понимают, что для меня они сначала воскресили мою любовь, а затем бесцеремонно ее убили. И за это не будет им прощения. Я добьюсь, чтобы вся их шайка болталась на виселице!

P. S. Письмо отправляю не по форме, за что стыдно. Однако так надежней.

Спасибо за то, что выслушали, и прошу вернуть снимок после того, как получите письмо».

Стало быть, осведомитель допустил ошибку. И, видимо, пришел к Георгию Александровичу, чтобы сгладить этот момент. Но ничего не вышло.

Николас еще раз внимательно посмотрел на снимок. Действительно, шея девушки на фотографии вышла четкой. И никакого кулона на ней не было.

— Спасибо, вы очень помогли, — сказал Николас, мысленно обращаясь к начальнику почтовой службы.