Последнее фото - Ковальски Дмитрий

— Почему же вы просто поменяли местами имя и отчество? Вас могли раскрыть! — спросил его Петр Алексеевич, воспользовавшись удачным моментом.

— Как-то я забыл имя, которое придумал для одного дела, и чуть было не поплатился за это жизнью, с тех пор с именем не мудрю. Но хочу похвалить, ловко вы придумали с издательством.

Петр Алексеевич засмущался.

— Идея господина Райта. К тому же в издательстве с трепетом относятся к истории и военным хроникам, так что ответили быстро.

Больше всех сыщику удивился Макар. Он десятки раз видел его и в ателье, и на Думской улице, но ни разу не заподозрил в нем агента. Даже не обратил никакого внимания. Хотя тот вел себя весьма подозрительно.

Юрий Михайлович попросил разрешения остаться с писателем наедине, и никто возражать не стал. Даже Лаврентий Павлович поднялся из-за стола.

— Вы-то останьтесь, — скомандовал Фролов.

— Понял, — ответил Лавр и устало плюхнулся на стул.

Остальные, включая городового, вышли. Его отправили наблюдать за Думской улицей, чтобы в случае подозрительных действий обязательно доложить надзирателю.

Оставшись втроем, Юрий Михайлович вновь преобразился. Лицо стало жестким, черты заострились, а глаза сузились.

— Так, господа, — начал он требовательным голосом, — финал истории близок, только в ней еще остались темные пятна, и вы, господин Райт, мне с ними поможете.

Николас схватился за голову. Ему казалось, что в голове что-то лопается, словно разрываются сосуды, переносящие кровь.

— Постараюсь, только мне нездоровится…

— Бросьте это, — скомандовал Фролов. — Пять минут вас не убьют, после чего вы вернетесь в свое опиумное царство и забудете обо всем случившемся.

Слова задели писателя, но виду он не подал.

— Хорошо, спрашивайте.

И Фролов начал свой допрос, который продлился куда дольше пяти минут. Спрашивал он прямо, не церемонясь и не переживая за чувства других людей. Писатель также прямо отвечал. Рассказал обо всем, что знал и до чего успел дойти. Даже объяснил принцип появления призрака на фотокарточке.

До этого момента Лавр молчал, но тут вмешался.

— А скажите, может ли произойти так, что рисунок появляется не сразу?

— Что вы имеете в виду? — тут же спросил Фролов и впился в него глазами. — Говорите, и будет лучше, если вы все честно расскажете, вы последним были на сеансе у Мастера. Так значит, он вам и карточку сделал?!

Откуда сыщик узнал про снимок, Лавр не понял. Но решил отвечать честно. Избегая подробностей, он рассказал, как прошел сеанс. После из верхней полки достал черный пергамент и протянул сыщику.

Тот его развернул, изучил и передал писателю. Николас взглянул на снимок и в тот же миг отвернулся. Ему показалось, что мутное пятно, которое Лавр принял за своего нерожденного ребенка, тянет к нему свои руки-щупальца.

— Два вопроса, — подытожил Фролов. — Откуда они узнали о вашем прошлом и как сделали так, чтобы на ваших глазах явился призрак?

— Возможно, — прохрипел Николас, вернув карточку, — они покрыли бумагу фотоэлементом в полной темноте и завернули в черный пергамент, а когда вы его развернули, свет заставил раствор потемнеть.

— Звучит слишком невероятно, — пробубнил Лавр, но Николас его услышал.

— Зато верить, что на снимке действительно призрак, куда как проще! — выпалил он и закрыл рукой правый глаз. Его собственные слова десятками эхо взорвались в голове, причиняя жуткую боль.

— Держите себя в руках, — строго сказал Фролов и продолжил допрос.

Дальше он узнал и про истерику Мастера, которую застал Николас. И про то, что Лаврентий Павлович предпочел личную жизнь государственным делам.

— Но я на вас не сержусь, все-таки я сомневаюсь, что вы бы говорили с настоящим духом Георгия Александровича, — задумчиво произнес Юрий Михайлович, по привычке почесывая подбородок. — Но теперь я вижу, насколько расчетлива эта банда аферистов, раз они заранее знали, что вы выберете ребенка.

Когда писатель закончил свой непродолжительный рассказ, Фролов воскликнул:

— Вы только подтвердили мои догадки!

Довольный собой, он стал расхаживать взад-вперед по кабинету Лавра.

— Дело обстояло так: банда аферистов нашла какого-то безымянного актеришку. Силой или монетой заставили его прикинуться фотографом-медиумом, а когда он решил завязать, испугавшись убийства Георгия Александровича, они задушили его и обвинили писателя. Ведь он и так был под подозрением.

— Тогда их следует арестовать! — воскликнул Лаврентий Павлович.

— Следует. Но у нас нет никаких доказательств, и они об этом знают.

— Тогда что вы собираетесь делать?

— Есть одна мыслишка, как заставить их показать истинное лицо, но мне нужна ваша помощь, господин Райт.

— Теперь, когда вы знаете преступника, я надеялся, что вы обойдетесь без меня. Тем более я оказался совершенно бесполезным.

— Вам даже ничего не нужно делать. Достаточно того, что с ваших слов в завтрашних газетах мы развенчаем суеверный страх вокруг личины Мастера. Открыто назовем его аферистом и растопчем его репутацию.

— Люди не поверят… — равнодушно ответил Николас.

— Вот тогда вы повторите свой фокус, который продемонстрировали своим друзьям.

— Хорошо. — Проще было согласиться. Но в эту затею писатель не верил.

Ему очень хотелось вернуться в свою комнату и забыться до утра. А там уже он что-нибудь обязательно придумает. Только сначала следует заглянуть к редактору и забрать свой пиджак.

Глава 33

На обратном пути Настя, позабыв о былой скромности, говорила без умолку. Радость оттого, что все благополучно закончилось, распирала девушку. Ей хотелось прыгать и кричать. Но она ограничилась лишь звонким смехом да забавными танцами. Петр Алексеевич всячески поддерживал девичий настрой.

— Закатим пир по такому поводу!

— Верно говорите! Я вареников налеплю с картошкой, с грибами… Николай, вы любите вареники? — спросила Настя.

Но писатель их радости не разделял. Ему хотелось бы с той же легкостью шагать по Петербургу. Шутить и смеяться, но прошлое научило его, что именно с таких моментов начинается все самое плохое. Так что Николас шел напряженный, стараясь не обращать внимания на внутреннюю боль, похожую на то, что его внутренности сминают, как испорченную чернилами бумагу. А потом сжигают от пламени свечи.

— Конечно, он любит вареники, — ответил за него Петр Алексеевич, — особенно слепленные такими нежными руками…

— Скажете тоже, — засмущалась Настя, — обычные руки. А еще я куплю ту яблочную пастилу, которую вчера принесла Петру Алексеевичу.

Петр Алексеевич одобрительно закивал.

— Обязательно надо брать, очень вкусная пастила!

— Мне самой понравилась, Федор подсказал мне отличную лавку. Там, кстати, и сливовая есть, и грушевая… Вы, кстати, любите пастилу, Николай?

Случайно брошенное Настей имя кольнуло писательский слух.

— Как вы сказали?

— Пастилу… яблочную… любите? — неуверенно повторила Настя.

— Нет, до этого. Кто вам подсказал это место?

— Федор… Мы с ним встретились случайно… — Настя хихикнула. — Забавная вышла история. Шла я, значит, к Петру Алексеевичу с баранками…

— Погодите! — грубо перебил ее Николас.

Компания остановилась. На лужах начали появляться слабые разводы от мелких капель дождя.

— Что за Федор?!

— Парень. — Настя решила, будто писатель ее приревновал. Ей понравилось, так что она решила немного подлить масла в это пламя чувств. — Молодой, весьма симпатичный, с милыми ямочками на щеках…

— С ямочками? — Было заметно, как Николас задрожал. — И что вы ему сказали?!

— Ничего, — ответив, она махнула рукой. — Он только проводил меня до квартиры Петра Алексеевича, и больше я его не видела.

— Если все так, как вы рассказали, то у нас проблемы!

— Почему же?! — удивилась девушка.

— Возможно, я ошибаюсь, поэтому не буду говорить ничего заранее.

Но Николас не ошибся.