Офелия и янтарные хроники - Мехтильда Глейзер

как спокойно я их произнесла. Как точно они сложились в моей голове и соскользнули с языка.

Леандр выдохнул. Он механически разворачивал и сворачивал карту потоков времени.

– Нет, – прошептал он. – Понимаешь… То, что я вижу… тоже сложно.

– Однако именно поэтому ты избегаешь смотреть на меня, не так ли?

– Я почти ни на кого не смотрю.

– Потому что все должны однажды умереть? И ты не хочешь ни с кем близко сходиться?

Он резко обернулся. Хотя тоннель, по которому нас влекла Река времени, был довольно сумрачным, я почувствовала, как его взгляд снова пронзил меня.

– Ты ничего не знаешь обо мне, Офелия Пендулетт, – с опасной мягкостью сказал он.

– Аналогично, Леандр Андерсен.

Он было открыл рот, чтобы возразить, но вдруг молча оттолкнулся от парапета, крепко сжал штурвал, а потом с усилием развернулся и пошёл прочь, чтобы спуститься через люк в трюм и исчезнуть.

Ну вот, опять. Однако… сделав несколько шагов, он остановился и обернулся ко мне.

– У меня… просто был такой опыт… и я считаю, что никто не должен испытывать то, что вижу я, понимаешь?

Я поджала губы. С одной стороны, я понимала, что он имеет в виду. Конечно. Зная время собственной смерти, большинство людей могут… сойти с ума? И доставлять такие новости было, конечно, не в радость. С другой стороны, меня раздражало, что Леандр иногда разговаривал со мной, а потом сторонился, делал загадочные намёки, а через минуту снова убегал. Я шагнула к нему и упрямо выставила подбородок.

– Тогда зачем ты вообще пытался меня предупредить? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Какая разница? – пробормотал Леандр, и хотя он был на целую голову выше меня, вдруг показался таким потерянным, что я невольно сделала к нему ещё один шаг. Теперь я стояла прямо перед ним, возможно, слишком близко, но никаких неудобств не испытывала. Скорее наоборот…

– Ты не понимаешь… – начал он, но тут же осёкся, потому что в этот момент из люка показалась голова Дария.

Его волосы были растрёпаны, а очки сидели на носу кривовато. Он внимательно посмотрел на нас.

– Ой, – сказал он и перелез через край люка. – А здесь точно никто тайком не сговаривается против остальных кандидатов?

– Сговаривается? – эхом отозвалась я, в то время как Леандр незаметно отступил назад.

– Сговариваться запрещено. – Дарий погрозил нам указательным пальцем. – Очень не советую вам этого делать, ребята. У нашего турнира есть чёткие правила.

Леандр поморщился.

– Дарий, – вздохнул он.

– Не волнуйся, от меня никто ни о чём не узнает, – усмехнулся Дарий. – Однако если мне покажется, что вы играете нечестно и, возможно, выставляете меня в плохом свете…

– Пытаешься нас шантажировать? – спросил Леандр.

– Что? – Дарий рассмеялся. – Да ладно, я пошутил! Просто хотел предложить постоять вахту. А вы поспите подольше. Завтра будет важный день. Так что марш в трюм и в койку!

Мы добрались до Нью-Йорка около 7:30 утра по местному времени. Остальная часть пути прошла гладко, и когда мы выбрались из скрытого тоннеля посреди Центрального парка, нас встретило яркое осеннее солнце. Ньюйоркцы уже вышли на утреннюю пробежку, но никто из них не удивился четырём подросткам, выползающим из-под куста.

Я смахнула с джинсов несколько пылинок и на мгновение запрокинула голову. Нас окружали деревья с листвой всех возможных оттенков зелёного, жёлтого и оранжевого, за ними в небо поднимались гигантские небоскрёбы, хотя и не такие высокие, как я себе представляла. Сквозь кроны деревьев пробивался приглушённый шум транспорта, но не было абсолютно никаких признаков индейцев, которых, предположительно, видели здесь вчера. Поэтому мы получили приказ сначала разобраться с водопадом времени.

– Красиво, правда? – сказал Дарий, который тоже на мгновение замер и огляделся.

Мы двинулись вперёд.

У каждого из нас за спиной был чёрный нейлоновый рюкзак, оснащённый, помимо всего прочего, специальным отделением с мягкой подкладкой. В нём, закреплённые петлями, хранились стеклянные флаконы, в которых мы должны были перевозить захваченные секунды. Дарий и Грета, однако, вытащили по первой склянке ещё прежде, чем мы вышли из парка.

– Я думала, что водопад времени – на Уолл-стрит, – сказала я.

Дарий вынул пробку из флакона и стал водить им взад-вперёд по спирали над головой. Потом аккуратно заткнул горлышко пробкой и написал фломастером на этикетке место, дату и время. Грета последовала его примеру, как будто ничего другого делать и не собиралась. Леандр даже не смотрел в их сторону – а вот некоторые бегуны явно удивились.

– Ребята, я что-то пропустила? – ещё раз спросила я.

Дарий убрал флакон обратно в специальное отделение и теперь постукивал по нему снаружи.

– Старая, но нестареющая традиция, – пояснил он. – Мы забираем немного воздуха из разных мест и времён, которые посещаем. Образец храним в личной коллекции.

– А-а…

– Ты не представляешь, как по-разному пахнет, например, Берлин из века в век, – сказала Грета, слегка покачивая стеклянной колбой, наполненной воздухом. – Так нам будет легче вспомнить наши путешествия. Это сувенир, понимаешь? Вневременны́е делали это задолго до появления фотографий или коллекционных кружек. Однажды мне, возможно, захочется вспомнить, чем пахло в XXI веке.

Я моргнула, уставившись на сестру, и в то же время ощутила лёгкое головокружение. Грета действительно собиралась прожить намного дольше, чем обычные люди, она стала Вневременной. Даже не знаю, почему после встречи с Дарием и Леандром, Пиппой и Моцартом и всеми остальными меня удивляют такие планы. Может быть, потому что это всё ещё казалось мне совершенно нереальным?

В наших детских сказках, когда Грета превращалась в Рапунцель, мы иногда смешивали эту историю со Спящей красавицей. Тогда Грета засыпала в своей башне на сто лет, и никому не разрешалось её будить, а я, ведьма, кружила вокруг башни на метле, присматривая за ней.

Конечно, Грете и тогда не нужно было ни о ком заботиться. Она просто хотела отдохнуть от младшей сестры на сто лет и ничуть с тех пор не изменилась. Грета прекрасно себя чувствовала в этом абсурдном мире времени и пыли. Она набирала воздух в склянки и время от времени слушала в подземном дворце последние произведения композитора, которого большинство человечества считало мёртвым. Через сто или двести лет, возможно, она снова придёт в этот парк и удивится, как по-другому пахнет будущее…

А я? Готова ли я к такой жизни? Неужели я брошу школу и останусь в Риме? До сих пор я планировала, что однажды буду писать о важных событиях для крупной газеты. Или, как папа, работать в правозащитной организации. Я воображала, как после окончания школы поеду на год в Индию, чтобы поработать волонтёром