Последнее фото - Ковальски Дмитрий

Настю и Петра Алексеевича распирало любопытство, но они не смели мешать писателю, боясь, что могут что-то испортить.

— Теперь возьмите это… так… хорошо… крутите…

За стенкой начало что-то щелкать, а в щелях в стене и дверях появились полоски света.

— Крутите, крутите, — требовал Николас, и, судя по свету, врач делал то, о чем его просили.

Наконец, спустя минуту в комнату вошел Николай. Он подошел к стене и снял деревянную заслонку с устройства, которое втиснул в отверстие в стене. В комнату проник луч света. Писатель встал перед ним и натянул белую простыню. Свет заморгал.

— Не переставайте крутить, — скомандовал писатель. Савелий в ответ лишь вздохнул. Но свет вернулся.

Петр Алексеевич посмотрел на простыню и не поверил своим глазам. Пусть мутно, но он видел на ней самовар. Правда, тот висел ножками вверх.

— Как это? — спросил он.

— Обойдите меня и посмотрите.

Они послушались и обошли. На простыне проявилась соседняя комната. Узнать ее было сложно — все-таки писатель создал камеру-обскуру из подручных средств. Но, несмотря на это, очертания угадывались.

— Так и создаются фотокарточки, — сказал он. — Вот только изображение, которое переносит свет, падает не на простыню, а на специальную бумагу.

— Это значит, свет ловит отражение призраков? — с тревогой спросил Петр Алексеевич. По спине забегали мурашки.

— Нет, успокойте свои фантазии, это удел писателей, не редакторов, — пошутил Николас и убрал простыню.

— Достаточно, — крикнул он, и свет погас.

Он зажег керосиновую лампу. По сравнению с ярким светом электрической лампы керосинка горела слабо, но этого хватило, чтобы все увидели красное и взмокшее лицо Савелия.

Николас тем временем вытащил из самодельной камеры-обскуры стекляшку размером с ладонь и закрыл камеру дощечкой.

— Было непросто, — сказал Савелий, вернувшись за стол. Он взял чашку дрожащей рукой.

Петр Алексеевич вернул самовар на стол и скрупулезно осмотрел его. Так, на всякий случай.

Николас поднял перед собой стекляшку с маленьким грязным пятном и посмотрел на него.

— Надеюсь, получилось.

— Что получилось? — с волнением спросил редактор.

— Сейчас увидите.

Он ушел в комнату, где положил стекляшку в блюдце и залил раствором из бутылки.

Затем вернулся и вставил стекляшку в камеру.

— Савелий, надеюсь, вы несильно устали?

— Может, немного отдохнем? — спросила Настя. Ей не столько было жаль Савелия, сколько хотелось провести время с писателем.

— Теперь, когда я на пороге чуда, я не могу ждать ни минуты. — Николас топал ногой от нетерпения. — Ладно, — он не дал ничего ответить Савелию, — я сам буду крутить, а вы по моему сигналу натянете простыню.

— Я сделаю это, — пролепетала Настя.

Но Савелий первым встал и взял белую ткань.

— Идите, я готов.

Николас убежал в комнату. И уже оттуда крикнул.

— Лампа!

Петр Алексеевич сообразил и затушил ее.

Судя по щелчкам из другой комнаты, Николас закрутил ручку, но света не появилось. Он выругался, минуту молчал, потом снова послышались щелчки. На этот раз комнату наполнил свет. Луч ударил сквозь стену.

— Простыня!

Савелий тут же встал перед лучом и растянул руки в стороны. На белой ткани проступило изображение, вот только он не мог понять, что это.

— Ну?! — крикнул из комнаты Николас.

— Не пойму, — крикнул в ответ Савелий.

Петр Алексеевич подошел и посмотрел на полотно.

— А ну-ка сделайте шаг вперед… — Савелий шагнул. — Еще… Так… Стоп!

Редактор с удивлением посмотрел на получившееся изображение, затем на стол.

— Ничего не пойму. Настенька, подойдите.

Девушка побежала и посмотрела на ткань.

— Что там?! Не молчите! — нетерпеливо выкрикнул писатель.

— Самовар, — неуверенно прошептала Настя.

Петр Алексеевич громче повторил ее слова:

— Самовар! Правда, серый и смазанный по краям, но это точно самовар! — Он посмотрел на стол. — Причем мой самовар.

— Отлично, — рассмеялся Николас и бросил устройство. Свет пропал, за ним и картинка на белой простыне.

Вновь комнату освещала только керосинка. Вся компания сидела за столом и увлеченно слушала рассказ писателя.

— Все оказалось просто. Свет способен переносить изображение, а чувствительные к нему вещества могут запечатлеть их.

— Вещества? — спросил Савелий.

— В данном случае немного серебра и яичного белка. Конечно, если бы Петр Алексеевич купил все, о чем я его просил, — на этих словах редактор отвел глаза, — то, возможно, самовар получился бы лучше, но даже так я смогу доказать, что Мастер — шарлатан, а все их фотографии — чистая мистификация.

— Но разве вы только что не доказали обратное? — спросил Петр Алексеевич.

Тогда Николас положил перед ним стекляшку с маленьким пятном — самоваром.

Петр Алексеевич хотел было спросить, откуда он достал стекло, но не стал — догадался, что ответ его не порадует.

Чтобы дневным светом осветить всю квартиру в верхней части дверей делали стеклянные окошки. Несколько таких окошек и стали жертвой писательского эксперимента.

— Нет же, — удивился Николас, — как раз наоборот. Я понял принцип.

Он поднял стекляшку и поднес к лампе.

— Сперва они делают снимок нужного им призрака — мужчины, женщины, ребенка. Потом переносят его на стекло. Так у них получается трафарет.

— Но невозможно же найти похожего человека… А Георгий Александрович утверждал, что на фотографии его супруга… — возмутился Петр Алексеевич.

— Вы же сами видели этот снимок — лицо закрыла вуаль, а узнал он ее по родинке, довольно спорная деталь. Запомните, что очень просто обмануть человека, который хочет верить. Этим и пользовался Мастер.

— Видимо, Георгий Александрович верить перестал, раз его убили, — заключил Савелий.

— Возможно, но я вернусь к фотографии. Затем, когда они приглашали человека и делали снимок, трафарет уже стоял в камере. Так что проявить на бумаге не составляло труда. При этом все это делали в присутствии гостя, чтобы избавить его от всяких сомнений.

— Гениально, — восхитилась Настя, — то есть я хотела сказать, что вы их раскусили гениально, а не то, что они придумали.

Николас улыбнулся. Настя спешно схватилась за кружку и поднесла ее к лицу. Правда, чая там не было, но зато она закрыла красное от смущения лицо.

— Признаюсь, я восхищен их задумкой. И браво тому, кто придумал накладывать изображение, — сказал Николас. — Вот только из-за них меня хотят судить за убийство, так что я вынужден раскрыть их тайну.

— Как же вам это удастся? — спросил Петр Алексеевич.

— Завтра утром я получу трафарет, и останется дело за малым.

Он отхлебнул холодный чай, и, довольный, подумал о том, что солнце село, а приступ не наступил. Если так дальше пойдет, то он раз и навсегда покончит с дурной привычкой.

— Рад слышать, — сказал Петр Алексеевич. — Но когда вы приступите к первой главе? И вы обещали навести порядок в квартире, как закончите.

Глава 20

До восхода солнца оставалось не больше часа. Хотя, возможно, сегодня рассвета и не будет вовсе. Николас взглянул на затянутое серыми тучами небо — явно будет дождь.

Хотя так даже лучше. Тени от деревьев и домов красили город в привычный серый цвет, что так удачно сливался с серым писательским костюмом. Так что до Думской улицы Николас дошел без приключений. Даже не ощутил слежки. Видимо, остроносый и круглолицый сегодня устроили выходной. Писатель улыбнулся. Маленькая победа над одной из загадок Мастера принесла отличное настроение.

Этим утром под напором писателя он наверняка признается во всех своих грехах и выдаст подельников. Возможно, Мастер не планировал убийства, но судьба распорядилась иначе. И теперь ему страшно, ведь сыщики обязательно найдут доказательства вины. Поэтому он без лишних вопросов согласился отдать фотографию.

Ведь у Николаса было преимущество. Он знал их секрет. А значит, имел право потребовать с него трафарет — стекло с негативом.