Выжить вопреки - Игорь Викторович Поляков

class="p1">Анатолий пожал плечами, – он все еще не понял, что все это значит.

-Голова болит? – спросила Инна, одновременно с вопросом, пальцем сдвигая нижнее веко и заглядывая в правый глаз Анатолия.

-Да я просто устал, - ответил тот, пытаясь уйти от ответа.

-Нет, - покачала головой Инна, - ты болен. Крысы могут быть переносчиками очень опасных заболеваний.

-А вы доктор? – уже настороженно спросил Анатолий.

-Нет, но когда-то в той далекой жизни, что уже кажется нереальной, я училась в медицинском институте. – Инна грустно посмотрела на Анатолия. – Из того немногого, что я тогда успела узнать, многое я забыла, но основа осталась. Ты болен, и виновата в этом укусившая тебя крыса.

Анатолий вдруг осознал её правоту: уже давно нестерпимо болела голова, перед глазами мелькали мушки, когда он нагибался, и при солнечном свете было нестерпимо больно глазам. Все тело горело, и, да, это была лихорадка, он помнил это состояние из своего далекого детства. И правая нога – сказать, что она болит, значит, ничего не сказать.

-Что теперь делать? – спросил Анатолий, глядя с надеждой на Инну.

-Для начала лечь в доме, - ответила она, и, обращаясь к Виктору, сказала, - принеси холодной воды.

Когда Инна с Анатолием ушли в дом, а Виктор с ведром к колодцу, Элис, внимательно посмотрев на Ивана, спросила:

-Ты знал?

Иван равнодушно пожал плечами. Элис села рядом с ним и более настойчиво уточнила:

-И все-таки?

Иван все также молча кивнул и, вздохнув, сказал:

-Я сказал, чтобы приходили дня через четыре, - к тому времени мы уйдем, и все останется им.

5.

Следующие два дня Анатолию становилось все хуже и хуже. Появились сильные боли в животе и пояснице. Несмотря на все усилия Инны, лихорадка и не думала уходить. Впрочем, кроме холодных компрессов на лоб Инна ничего и не могла предложить. Она сидела у постели Анатолия, который периодически терял сознание, и думала о тех лекарствах, что сгинули в прошлом. И, когда Анатолий очнулся в очередной раз, она сказала ему то, о чем думала:

-В той жизни были антибиотики, с помощью которых я бы тебя подняла на ноги.

Помолчав, глядя на равнодушно-безумное лицо Анатолия, извиняющимся тоном продолжила:

-Сейчас у меня ничего нет, и я даже не знаю, как тебе помочь.

Анатолий разлепил сухие губы и пробормотал с надеждой в голосе:

-А, Иван? Может быть, он сможет мне помочь? Старик говорил, что тот, кто придет с запада будет способен на все.

Инна помотала головой:

-Иван, может и не совсем обычный мальчик, но он не волшебник и не Бог, в том понимании, что мы знаем. Во всяком случая, я не замечала за ним способностей к чудесам.

-Может, попробовать? – уже цепляясь за соломинку, сказал Анатолий.

-Я не Бог, - услышали они голос мальчика. Тот стоял в дверном проеме и смотрел на Анатолия. – Я не могу тебе помочь, ибо хрупка человеческая жизнь и несовершенен путь, по которому человек возвращается к Богу.

-Ваш «обычный» мальчик для своего возраста очень странно говорит, но, впрочем, не все ли равно.

Анатолий закашлялся, приподнявшись на своем ложе, и из носа вытекла струйка крови. Он снова обессилено упал и закрыл глаза.

Сознание стало уплывать, и Анатолий, улыбнувшись, отдался убаюкивающим волнам своего ускользающего бытия, погружаясь в мысли-сны-видения, которые были и не были:

…в странном мире окружающих его пустых теней …

…в отсутствии ветра, что освежает горячее тело …

…в тех снах, что рваные видения из прошлого, оттуда, где он жил когда-то, и что сохранила его память…

…стукнула входная дверь, и отброшен карандаш, и - он бегом в коридор. На столе оставлен лист бумаги, на котором рисунок – он с мамой идет по дороге навстречу солнцу. И это рисунок живой: они действительно идут, держась за руки, и в этом рисованном мультфильме он видит то, что тогда в своем детстве не хотел замечать. Мама выглядит очень грустной, и печаль на её лице, словно несмываемый знак её судьбы. А, значит, и его судьбы …

…он весел, он пьян, и идет по дороге домой. Он счастлив тем, что он уже взрослый, и может все. Ему все по плечу, и не беда, что всего пятнадцать, - ощущение своей взрослости перевешивает все то, что заложено матерью, - все слова и просьбы, все табу и запреты. И когда лицо матери возникает перед ним, он радостно удивлен, - мама, это я, - и пощечина стирает всю его веселость. Молчаливый укор в глазах матери, как тяжелая ноша по жизни …

…восторженно глядя на предмет своего обожания, он подходит к нему, и БГ, снисходительно улыбаясь, подписывает ему диск. Рука с фломастером уходит дальше, к другим дискам и другим поклонникам, а его глаза остаются с ним, - и они поют ту песню, что давно забыта (помнишь, мальчик напел её тебе, хотя, ты же понимаешь, что это невозможно). Строчки песни плывут между ними – жизнь ползет, как змея в траве, пока мы водим хоровод у фонтана, сейчас ты в дамках, но что ты запляшешь, когда из-за гор начнет дуть трамонтана – создавая ощущение того, что они одно целое. Он и БГ, обнявшись крепче двух друзей, идут по дороге, навстречу своей судьбе, и, восторженно улыбаясь, он смотрит на своего кумира, и видит свою смерть в рядом идущем человеке, чье лицо закрыто наброшенным на лицо черным капюшоном …

…умирающий Старик, протягивает ему грязный шарик и говорит, что за ним придет тот, кто спасет этот мир. Он и верит, и не верит, ибо все изменилось, и верить стало так трудно. Он берет в правую руку этот амулет. Он смотрит на него, словно можно увидеть на его поверхности все то, что он хочет знать, во что хочет верить. Но деревянная поверхность темна и стерта. Он поднимает глаза и видит, что Старика с ним уже нет. И слеза, что катится по щеке, молчаливо свидетельствует о том, что снова в этом мире что-то изменилось – вроде, пустяк, мелочь, ушел случайный человек, которому хотелось верить, но верилось с