Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

Держа руки на коленях, он посмотрел на огромного молодого человека, сидевшего возле Франса.

– A вы Нико, – опознал Сандос, – однако мы не были официально знакомы.

– Эмилио Сандос – Никколо д’Анжели, – любезно проговорил с полным ртом Франс. – Парень несловоохотливый, но… chizze un brav’ scugnizz…[41] Ты же хороший пацан, правда, Нико? Скажи сам: Si un brav scugnizz’, ладно, Нико?

Прежде чем ответить, Нико промокнул рот салфеткой, стараясь не прикасаться к украшенному следами синяка носу.

– Braυ scugnizz, – послушно проговорил он, глядя влажными карими глазами из черепа, пожалуй, слишком маленького для человека такого роста.

– Как ваш нос, Нико? – спросил Сандос без малейшего злорадства. – Еще болит?

Нико, казалось, оставался погруженным в раздумья о чем-то другом, так что Сандос повернулся к Франсу:

– Насколько я помню, во время нашей последней встречи вы помогали Нико выбить душу из моего тела.

– Вы полезли за каким-то хреном в навигационные программы, – рассудительно указал Франс, делая новый глоток, – мы с Нико выполняли служебный долг. Надеюсь, без обид?

– Без всяких эмоций, во всяком случае с моей стороны, – дружелюбным тоном отреагировал Сандос. – Судя по вашему акценту, вы родом из Йоханнесбурга… так? – Франс наклонил голову в знак согласия. – A судя по имени, вы не католик.

Проглотив пищу, Вандерхельст состроил обиженную мину:

– Голландский реформист агностического толка – а это совсем не то, что католический агностик, имейте в виду.

Сандос кивнул, принимая высказывание без комментариев. Откинувшись на спинку стула, он огляделся по сторонам.

– Все самое лучшее, – отметил Франс, следуя за взглядом Сандоса.

Каждое приспособление, каждый прибор или устройство сверкали чистотой и отсутствием пыли и либо сохранялись так, как положено, или использовались оптимальным образом, с гордостью отметил Франс.

– «Джордано Бруно» содержался в образцовом порядке. Отличный и гостеприимный корабль, – отметил Франс. Подняв почти незаметные желтые брови, он предложил Сандосу бутылку пино гриджио.

Тот пожал плечами: почему нет?

– Бокалы на второй полке над раковиной, – сообщил ему Франс, возвращаясь к еде. – И поешьте чего-нибудь, если голодны. Есть из чего выбирать. Босс не скупится на угощение.

Поднявшись, Эмилио отправился на кухню. Франс слышал, как он гремит крышками кастрюль и стучит дверцами продуктовых шкафов, оценивая возможности, действительно оказавшиеся ослепительными. Через несколько минут Сандос вернулся с бокалом в одной механизированной руке и тарелкой куриного каччиаторе[42] в другой.

– Вы умело справляетесь со своими приспособлениями, – проговорил Франс, указывая вилкой на ортезы.

– Да. Привык, – проговорил без всяких эмоций Сандос. Налив себе вина, он отпил из бокала, прежде чем приступить к еде. –  Великолепное блюдо, – проговорил он спустя какое-то время.

– Это Нико его готовил, – сообщил ему Франс. – Нико одарен множеством талантов.

Нико просиял.

– Я люблю готовить, – сказал он. – Макароны букатини аль денте, сыр скаморца на гриле, пицца «Маргарита», жареные баклажаны…

– А я думал, что вы не едите мяса, – проговорил Франс, глядя, как Сандос управляется с курятиной.

Посмотрев на свою тарелку, Сандос кротко заметил:

– Ну, мне конец. И руки невероятно болят, но ни то ни другое меня не волнует. Чем меня накачивают?

– Успокоительным, вариант квелл, – проговорил Дэнни Железный Конь из-за его спины. Бесшумно обойдя стол, он остановился за Нико, сбоку от Сандоса. Обрадованный ситуацией, Франс переводил глаза с одного лица на другое, как посетитель Уимблдона.

– С помощью этого средства обыкновенно гасят тюремные волнения, – сказал Железный Конь. – Не воздействует на разум, но притупляет эмоции.

– Ваша идея? – спросил Сандос.

– Карло, но я не пытался отговорить его. – Если судить по минимуму эмоций, можно было подумать, что и Дэнни тоже сидел на квелле; так что Франс начал ощущать разочарование.

– Интересное зелье, – прокомментировал Сандос. Взяв нож, он опробовал лезвие, потом посмотрел на свою тарелку. – После побоищ на Ракхате меня мутило от запаха мяса, но теперь… – Он пожал плечами, перевел взгляд с лезвия на Железного Коня: – Думаю, что я вполне способен вырезать ваше сердце и съесть его, – проговорил он, удивляясь собственным словам, – если бы за это мне предоставили возможность провести десять минут со своей семьей.

Железный Конь остался бесстрастным.

– Не поможет, – прокомментировал он. Франс снова заулыбался.

– Не поможет. Так что мне остается только пользоваться своим положением.

– Я надеялся, что вы поймете это, – проговорил Железный Конь, отворачиваясь от стола.

– Дэнни? – окликнул его Сандос, поскольку Железный Конь собирался уже выйти.

Если бы переборки не были покрыты чрезвычайно прочным пластиком, лезвие основательно вошло бы в него, но здесь нож отскочил от стены рядом с лицом Дэнни и со стуком упал на пол.

– Интересно, как быстро возвращается старое мастерство, когда это тебе нужно, – глядя на него холодными глазами, улыбнулся Сандос. – Мне хотелось видеть, как вырастет некий ребенок, – проговорил он тем же жутким в своей нормальности голосом. – И сколько же времени мы находимся в пути, мистер Вандерхельст?

Франс вдруг осознал, что перестал дышать, и пошевелился в кресле.

– Почти четыре недели.

– Я так и не смог понять, почему время сокращается подобным образом. Дети меняются очень быстро, особенно когда их папочки путешествуют на релятивистских скоростях. Почему так, Дэнни? Средства действительно отвратительны. И какие же цели их оправдывают?

– Скажи ему, – усталым голосом проговорил Шон Фейн, вошедший в кают-компанию, благополучно доставив Кандотти в его каюту. – Один Бог знает, какой сейчас день в этой богом забытой трубе, однако Йом Киппур настанет по любому календарю. Рабби скажет вам, Дэнни, что недостаточно испросить прощения у Бога. Вы должны попросить прощения у человека, которому вы нанесли тяжкий ущерб. – Когда Дэнни промолчал, он отрезал: – Извинитесь же перед ним, черт побери, ради Христа и ради блага собственной жалкой душонки.

Припав спиной к переборке, Дэниэл Железный Конь заговорил, и неискренность его голоса вполне соответствовала пустоте его речей:

– Отмена прещения на Общество Иисуса со всеми исками и контрисками, отмененными и улаженными в суде. Влиятельная позиция, на основе которой можно будет укрепить программы контроля за рождаемостью и политических действий в пользу бедных во всей сфере влияния Церкви. Передача каморрой Ватикану сведений о священниках, развращенных организованной преступностью, a также о тех, кто не поддался искушению, так чтобы Церковь могла очиститься от членов, способных подорвать моральный авторитет Рима. Средства, позволившие Обществу Иисуса вернуться на Ракхат и продолжить там Господень труд. – И, помолчав, продолжил, добавив единственную существенную причину: – Спасение одной души.

– Моей? – изумился с долей веселья Сандос. – Что ж, восхищен вашими амбициями, однако не методами, отец Железный Конь.

– Они ничего не сделали бы с Джоном, – проговорил Дэнни. – Это был блеф.

– В самом деле? – Сандос пожал плечами и задумался. – Меня