Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

открытым ртом. – Мастерский удар, согласись? – сказала она. – Инброкар – центральное государство Тройного альянса, причем Мала Нжер находится на западе, а Палкирн – на востоке. Брачный контракт с Элли’нал позволяет Палкирнскому правительству отсиживаться в покое за спиной Китхери, пока девочка будет расти. И тогда он может в охотку заняться своим западным соседом, то есть Мала Нжером. Не сразу, но он понял: Мала Нжер, мой благородный муж, может стать для Инброкара чем угодно. Протектором. Партнером. Добычей. Возможно, Китхери захочет пересмотреть условия нашего альянса.

– Мне не сообщали об этом браке, – проговорил Ma.

– Тем не менее…

Следуя взгляду жены, он посмотрел на Таксайу, ее служанку-руна, сидевшую в углу и выглядевшую как образец молчаливого и почтительного внимания к своей госпоже. Служанку доверенную, которой можно было позволить иметь подружек среди товарок. Которая хорошо владела к’саном, которая слышала разное и сообщала о нем, которая обладала умом, достаточным для того, чтобы, когда надо, казаться глупой.

– Все это хорошо! – вспыхнул смутившийся Ma. – Что нужно Китхери от моей дочери?

– Ничего особенного, мой дорогой господин, – сладко пропела Суукмель. – Хлавин Китхери хочет встретиться не с твоей дочерью, а с твоей женой.

Ma расхохотался, запрокинув голову.

– Ты серьезно? – воскликнул он.

– Вполне серьезно, мой господин. Более того, я хотела бы встретиться с ним.

Трудно было сказать, что шокировало его больше: то, что женщина пользуется словом «я» или что муж должен разрешить ей встретиться с чужим мужчиной, а тем более с Китхери при всей его отвратительной репутации.

– Это невозможно, – наконец произнес Ma.

– Тем не менее, – сказала она, посмотрев на него ровным взглядом.

Наверное, всем было известно, что более чем половиной своих внушительных дипломатических успехов и почти всеми усладами всей своей жизни Ma Гурах Ваадаи был обязан своей обожаемой жене. Укрытая в недрах дома, собирающая информацию, рассуждающая, измеряющая, находящаяся в двойном удалении – после шестнадцати лет брака госпожа Суукмель Схирот у Ваадаи продолжала удивлять своего мужа, устрашать его и бросать ему вызов. Не прекрасная, но знающая, искусная, желанная. Не безумная, подумал он, но предложение ее было…

– Это невозможно, – повторил он.

Тем не менее.

Через два дня Mа Гурах Ваадаи, посланник территориального правительства Мала Нжера к Патримонии Инброкара, отправился во владение Китхери для того, чтобы предъявить свои личные верительные грамоты сорок восьмому Высочайшему – бесстыжему поэту, лысому убийце, князю-извращенцу, пожелавшему встретиться с Суукмель.

Встреча, как предполагалось, имела чисто церемониальный характер, являясь очередным скучным примером Инброкарского протокола, столь же запутанного и бессмысленного, как само владение Китхери с его непохожими друг на друга башнями, палисадами и балконами, связанными ниспадающими рампами, воздушными арками, украшенными резьбой и лепниной галереями. Здесь обитали, сменяя друг друга, поколения семейства Китхери, здесь каждый новый Высочайший почитал своего усопшего родителя крылатым взлетом новой кровли, никому не нужным мартелло[43], винтовой башенкой, резным фронтоном, новой крытой галереей.

Весь дворец в материи воплощал прихоть новизны.

С точки зрения Ma Гурах Ваадаи, среди Китхери было принято проповедовать неизменность и практиковать инновации. Рожденный и воспитанный для битвы, Ma ненавидел дворец, как ненавидел он ханжество и претенциозность, хотя ныне его обязанность заключалась в том, чтобы практиковать ханжество и поощрять претенциозность. И только любовь Суукмель к тонкостям делала эту бессмысленную игру терпимой.

И Высочайший, и посланник умели петь на высоком к’сане, хотя инброкарский обычай требовал, чтобы оба они при этом изображали обратное – для того чтобы еще более замедлить и усложнить обряд. Однако респонсум[44] Высочайшего на вводную ораторию Ма был пропет с подлинным великолепием, что следовало дать высшую оценку толмачам и протоколистам руна, проделавшим отличную работу. Собственным секретаршам Ma не пришлось вносить исправления в то, что было сказано по его адресу инброкарскими рунао, назначенными переводить для Высочайшего его маланжу, не обнаружилось и ошибок в переводе лирики Высочайшего. И хотя руна обыкновенно терпеть не могли музыки, ни одна из свиты Высочайшего даже ухом не повела во время церемонии. Куда более знакомые с процедурой, чем оба жана’ата, рунао обеих сторон, похоже, и в самом деле наслаждались ею, сдержанно направляя величественное течение взаимных витиеватых приветствий, витиеватых даров и витиеватых обещаний.

И когда Ma Гурах Ваадаи уже начал опасаться, что вот-вот повалится от удушающей жары в этой великокняжеской печи на собственный хвост и заснет, церемония дошла до последних витиеватых прощальных приветствий, и он проснулся в достаточной мере для того, чтобы пропеть в точной гармонии с Высочайшим. Совершив сие, Ma уже был готов с облегчением ретироваться, когда Хлавин Китхери поднялся с подушек своего мягкого позолоченного, украшенного самоцветами дневного ложа и направился к посланнику Мала Нжера, глядя на того веселыми глазами.

– Какая жуть, правда? – отметил Высочайший, окинув взором людный и душный приемный зал, с неудовольствием на пару тому, которое старательно скрывал сам Ваадаи. – Я начал надеяться на огонь. Подчас лабиринт проще всего пройти, запалив его, а потом шагать по пеплу. – Улыбнувшись удивлению на лице Ma, он продолжил: – Тем временем я распорядился устроить в горах летний стан, Превосходительный. Быть может, вы присоединитесь ко мне там, чтобы мы могли познакомиться в комфорте?

Официальное приглашение прибыло в резиденцию посланника на следующее утро, и по прошествии шести дней Ma Гурах Ваадаи отправился вверх по реке на барже посольства в сопровождении своего официального переводчика, личного толмача, секретаря, повара, камердинера, портного и служанки жены, Таксайу.

Ма предполагал, что, употребив слово «стан», Высочайший поскромничал, подразумевая привычную для Инброкара роскошь. Посланник считал, что обиталище это окажется столь же экстравагантным и безвкусным, как все принадлежащие Китхери дворцы, однако, к его удивлению, лагерь этот оказался чередой павильонов, разбросанных по высокогорной долине, охлаждаемой горными бризами. Если не считать того факта, что палатки были крыты золотой материей, поддерживались посеребренными шестами и были обставлены диванами, обшитыми самой тонкой тканью из всех, которые приводилось ощупывать Ваадаи, летняя резиденция своей строгостью скорее напоминала военный стан.

– Я живу здесь в походной обстановке, более подобающей воину Мала Нжера, смею сказать, – обратился к нему Китхери, направившийся к причалу без свиты сразу же, как только баржу привязали. Китхери улыбнулся, заметив удивленное выражение на лице посла, и протянул ему руку, помогая выйти на берег. – Вы ели?

Не в последний раз Ma Гурах Ваадаи был выведен из равновесия этим человеком. На отдыхе, в неформальной обстановке, одиозный Хлавин Китхери выглядел человеком достойным и благородным. Прочие гости Китхери также оказались людьми интеллектуальными и интересными, кухня приветственного банкета – великолепной, а оформление всего пиршества – блистательным.

– Очень приятно