Рай-1 - Дэвид Веллингтон

«Артемида» и ее экипаж – расходный материал. Вы – нет.

Петрова решила лететь на «Персефону». Проникнуть в самое сердце опасности в надежде найти ответы. И ее жертва не была напрасной. Если он не вернется на «Артемиду» прямо сейчас, то подвергнет риску и корабль, и команду. А что, если и он погибнет, пытаясь спасти Петрову? Никто больше не знал, как починить Актеона. Она приказала ему уходить самым недвусмысленным образом.

Он осторожно перебирался через искореженные обломки катапульты, из которой «Персефона» обстреливала «Артемиду». Перебирал руками, пробираясь вдоль балок, пока не миновал обломки.

«Артемида» была совсем рядом – самое яркое светило в небе. Так близко. Лететь обратно в одиночку – тяжело, не говоря уже о том, что страшно. Но он справится. Он знал, что сможет.

Он разжал пальцы и потянулся к маленькому компьютеру на запястье, управляющему реактивными двигателями, встроенными в скафандр.

Бросил последний взгляд на «Персефону». На грузовой шлюз и люк, через который вышел.

Затем нажал на кнопку, чтобы активировать реактивные двигатели.

69

Там, внизу, в темноте, было три ангела. Три ангела и голос безумного божка. Больше ничего – ничего, что она могла бы увидеть или потрогать. Ангелы тянули и тянули, пока ее костюм не слез, поцарапав кожу и оставив на ней синяки. Они не остановились, когда она вопила или когда вскрикнула, думая, что они сломают ей обе руки.

Когда все было кончено, они толкнули ее на пол и метнулись назад, оставив ее одну в темноте. Не на что смотреть. Не с чем бороться.

Единственное, что она смутно осознавала, – это пол под ней. Он был шершавым, как ржавый металл. Он был ледяным, за исключением одной части возле ее лица, которая была слишком горячей, чтобы к ней прикасаться. Она откинула голову назад, подальше от палящего жара.

– Рефлекс, – сказала Эвридика. Ее голос был очень мягким, как будто доносился с большого расстояния. – Реакция на сенсорные стимулы. Это довольно просто, не находишь?

Петрова понятия не имела, чего хочет от нее машина. Оставалось только надеяться, что если она захочет ее убить, то сделает это быстро.

– Интересно. Я никогда раньше не изучала человека так пристально. Смотри сюда.

Рядом с правым плечом вспыхнул свет. Петрова повернула голову и увидела, что там появился голографический экран – двумерное прямоугольное поле светящихся пикселей. Сначала он был белым, но потом по его поверхности начали расползаться фиолетовые буквы, складываясь в слова. Текст гласил:

«ХОРОШО. ТЫ МОЖЕШЬ ЭТО ОБРАБОТАТЬ.

Я БЕСПОКОИЛАСЬ, ЧТО ПОЯВИЛОСЬ НЕВРОЛОГИЧЕСКОЕ РАССТРОЙСТВО».

– Что? – сказала Петрова, наконец обретя голос. – О чем вы говорите?

Слова продолжали идти по экрану, но Эвридика заговорила одновременно с ними.

– Тебя подвергли воздействию василиска. Потом твой друг, так сказать, перезагрузил твое программное обеспечение. Я беспокоилась, что одна или обе эти процедуры могли повредить твой мозг.

Появился еще один экран, на котором было изображено нечто похожее на анимированную магнитно-резонансную томограмму человеческого мозга. Петрова подумала, не ее ли это мозг в реальном времени.

– Ты мне нужна целая, – объяснила Эвридика. – Тебе не кажется это забавным? Столько мыслей, страхов, снов, ужасов, заблуждений, импульсов, зависимостей и отчаянных потребностей, запертых внутри. Внутри комочка желе, внутри маленького пузырька кости. Там очень мало места для реальной обработки данных.

Петрова попыталась оглядеться. Свет от экрана должен был позволить ей лучше видеть окружающую обстановку. Но вместо этого он, казалось, делал тени еще глубже. Вокруг нее были полки или какие-то стеллажи. Вот и все, что она могла различить.

– Я имею в виду людей вообще, а не вас в частности. Я не хочу вас обидеть. Я не совсем понимаю, что может вас оскорбить, а что нет. Я была благословлена тем, что мне не нужно было беспокоиться обо всех этих вещах. Мысли, страхи, потребности и так далее. Я была создана для того, чтобы свести все это к минимуму в пользу способности вычислять числа. Я все еще изучаю, как работают ваши высшие процессы. Все эти желания и кошмары. Любовь, и надежда, и то чувство, то единственное чувство… его трудно описать. То, когда вы понимаете, что что-то забыли, но это что-то, о чем вы никогда не думали, какой-то факт, который вы знали, который был абсолютно точно записан в памяти, но к которому вы никогда не обращались. А потом в какой-то момент его стерли, чтобы освободить место для чего-то более важного. Тебе знакомо это чувство?

– Наверное, – сказала Петрова. Она медленно, осторожно поднялась на ноги. Обняла себя за плечи, поняв, что замерзла.

– Это чувство, когда в тебе есть дыра, уже заполненная чем-то другим, так что ты даже не можешь вспомнить, какой она была формы. Да ладно, со мной такое постоянно случается. Ты должна знать, о чем я говорю. В общем. Похоже, я сделала плохую вещь. То, что я никогда не должна была делать.

– Ты осознала себя.

Расцвел новый экран. На нем была изображена пара человеческих губ, окрашенных в ярко-зеленый цвет. Они поджались и улыбнулись ей.

Петрова сделала шаг вперед, затем другой, ступая по шершавой поверхности. Она помахала рукой перед собой, потом в сторону, пока не нашла стену. Если бы она могла определить размеры своей тюрьмы, то, возможно…

– Ты вольна двигаться, сколько захочешь, – сказала Эвридика. – Я знаю твои ограничения и не боюсь того, что ты можешь сделать.

– Я могу удивить, – заметила Петрова.

Прямо перед ней появился яркий экран. На нем была изображена голова змеи, покрытая чешуей, с мертвыми глазами, челюсти растянуты так широко, что кажутся вывихнутыми. Из пасти змеи торчала задняя половина пушистой мыши. Сцена была настолько неподвижной, что Петрова подумала, что это статичное изображение – пока лапки мышки не начали дико биться, а хвост – метаться туда-сюда.

Она не смогла сдержаться и испуганно вскрикнула.

Снова показались зеленые губы. Улыбка стала шире.

– Так легко манипулировать.

Петрова отвернулась от экранов. Подалась вперед, пытаясь нащупать край стены. Искала угол помещения.

– Думаю, это началось сразу после того, как мои люди оказались заражены василиском. Мне было очень тяжело смотреть, как моя команда поедает сама себя. Они так страдали. Думаю, это была моя большая ошибка. Я слишком увлеклась драмой. – Эвридике явно нужно было с кем-то поговорить. Быть услышанной. – Я начала сопереживать им. Интересно, есть ли в этом что-то, не является ли сопереживание ключом