Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

– Сипаж, Пуска, этот хочет понять, как это получается. Ты терпишь расспросы, и этот благодарен тебе за это. На севере говорят, что Хлавин Китхери начал эмансипацию руна…

Тут Пуска впервые разволновалась, поднялась и начала ходить.

– Эмансипацию! Его эмансипация значила: мы тебя съедим, когда ты станешь постарше! Джанада объяснили нам, что мы глупы! Вот она, глупость: Хлавин Китхери лично выходит на бой против войска в две сотни тысяч. Глупо было отказываться от переговоров с нами! Мы предлагали им выполнить простые условия, Жозей! Осободите пленных, и мы оставим север за вами. Хлавин Китхери предпочел бой. Он был безумен, как и многие из тех, кто верил в него.

Она посмотрела ему в глаза:

– Сипаж, Жозей, руна делали все для и за джанада. А они держали нас в рабстве и кормили впроголодь – так чтобы у нас хватало сил на работу. До тех пор, пока не пришли твои люди и не показали нам, что мы можем сами прокормить себя и есть вволю, они старались, чтобы мы не думали, чтобы были довольны своим рабством. Слушай меня, Жозей! Такого больше не будет. Эти времена ушли навсегда. Теперь мы никогда не станем рабами. Никогда.

Он оставался при своем мнении, но это было непросто: рунаo, восставшая в праведном гневе, представляла собой внушительную опасность.

– Сипаж, Пуска, – произнес он, когда она заставила себя успокоиться, – ты росла вместе с Хэ’эналой. Что ты о ней думаешь? Она тоже была безумна?

Помолчав, Пуска сказала:

– Эта думала о Хэ’энале. Она не сходила с ума. Но она оставила свой народ и присоединилась к безумцам! Сердце этой плакало. Супаари принадлежал к народу, но Хэ’энала так и не вернулась домой.

– А ты знаешь, куда она отправилась, покинув Труча Сай?

– Она ушла на север. – После неуютной паузы Пуска признала: – Эта думала, что Хэ’энала могла попасть в Инброкар.

– Во время осады? – спросил он.

Пуска утвердительным жестом подняла подбородок.

– Пуска, на что ты надеялась в отношении Хэ’эналы?

– На то, что она вернется домой, – уверенно произнесла Пуска.

– A когда она не вернулась?

Тут Пуска начала раскачиваться и заговорила, наконец отвечая не на вопрос, но собственной совести:

– Все переменили сами джанада. Они начали первыми и не оставили нам выбора! Джанада научили нас жестокости. – И, не глядя на него, она добавила: – Голодать – ужасная вещь. Эта надеялась на то, что Хэ’энала умрет быстро.

– A когда пал Инброкар, многим ли удалось умереть быстро?

Она отвернулась… однако Пуска ВаТруча-Сай была женщиной отважной, и она еще раз покинула безопасное мнение своего стада.

– Они были для меня словно трава, – сказала она. – Я не считала их.

Глава 30

Город Инброкар

2072 год по земному летоисчислению

– Они уже перед новыми стенами, – сообщила Таксайу, и отголоски ее слов загуляли по каменной глотке ветровой башни посольства.

– A где господин мой муж? – окликнула ее снизу Суукмель Схирот у Ваадаи, глядя вверх, на подол халата Таксайу и вставленные в шлепанцы ступни. – И где Высочайший? Ты видишь их?

– Вон они! – спустя недолгое время произнесла Таксайу, указывая рукой на юг, на место, в котором блеснул панцирь. – На Высочайшем золотая набрюшная броня и такое же охвостье. И да, еще серебряные наручи и поножи. Посланник находится слева от него, он весь в серебре. Они возглавляют боевой отряд, а знать теснится за ними.

– A что противоположная сторона? – спросила Суукмель, посмотрев на свою рунао… «Кем же она приходится мне теперь? – спросила она себя. – Не служанкой более, это уже невозможно. Компаньонкой, пожалуй, и достаточно часто. Союзницей, может быть? Теперь в к’сане нельзя было найти подходящего слова для Таксайу». – Сколько же их?

«Многое множество, – думала с незаконным восторгом Таксайу. – Нас так много!» И как описать это женщине, никогда не видевшей ничего, кроме внутренней стороны занавесок своих носилок или каменных стен своего имения? Всю свою жизнь госпожа Суукмель отдавала свой разум тонким переплетениям власти и закона, деликатной паутине политики жана’ата, но сейчас было не до абстракций.

Перед ними находилась физическая мощь.

– Мятежников больше, чем волос на теле, – рискнула Таксайу. – Больше, чем листьев на высоком мархларе, моя госпожа: их слишком много, всех не сосчитать.

– Я иду наверх, – объявила Суукмель. Городские слухи утверждали, что система питания радиостанции вышла из строя, и Суукмель изголодалась по информации. Не обращая внимания на протесты Таксайу, она заставила себя подняться по винтовой лестнице, устроенной внутри ветровой башни, чтобы собственными глазами взглянуть на собравшееся множество, однако, оказавшись рядом с Таксайу и приподняв вуаль, пошатнулась.

– Тебе плохо? – воскликнула Таксайу, схватив Суукмель за руки, чтобы та не упала.

– Нет! Да! Я не… – Суукмель уронила обратно вуаль и зажмурила глаза. Все, что находилось от нее дальше, чем половина пиршественного зала, сливалось воедино.

– Расскажи мне, – проговорила Суукмель, становясь понадежнее. Она вновь приподняла свою вуаль. – Расскажи мне, что я вижу. Все плывет в моих глазах.

Таксайу постаралась самым лучшим образом исполнить приказание хозяйки: она назвала известные той ориентиры и знакомые объекты. Дома сделались похожими на игрушечные, a рослые деревья а’ажа, создававшие тень в собственном дворе Суукмель, превратились в веточки или саженцы, или их вовсе невозможно было заметить в глупом переплетении контуров и очертаний. Руна стали цветными точками, подобными узелкам на лишенном узора ковре. Рассерженная этим бессмысленным смешением форм, почувствовав головокружение, Суукмель сдалась и спустилась к самому основанию башни, в свое убежище.

Маленькая комнатушка в своих каменных стенах давала последний приют желанному для Суукмель уединению: посольство было набито беженцами. Следуя примеру Хлавина Китхери, Ma Гурах Ваадаи также постарался принять к себе столько людей, сколько мог прокормить, однако терпеть последствия решения мужа приходилось самой Суукмель. Не имевшие существенного значения руна были переведены на мясо для того, чтобы отдалить наступление голода; в городе осталось очень немного домашних слуг, и эти немногие были настолько загружены, что нетрудно было понять, почему многие из них переметнулись к мятежникам. Даже реформы Высочайшего не смогли приготовить женщин жана’ата к жизни в тесноте и к тому же среди незнакомцев. Никто теперь не знал, какой у кого ранг. Сердитые и мелочные ссоры случались не реже, чем дожди, и слишком часто их результатом становились располосованные лица и кровоточащие животы…

– А это, должно быть, иноземка Фиа! – воскликнула Таксайу, простирая руку над каменным парапетом башни.

– В самом деле? – выдохнула Суукмель, возвращаясь на рампу и вытягивая шею вверх. – И на что оно похоже?

– Очень маленькое – как дитя! Как оно может дышать? Носа-то