Прикладная рунология - Дайре Грей

направляющей поток матрицей на кольце уже тянуло за собой следующие разработки. В Альбионе гордились своими неповоротливыми цистернами, он же сможет противопоставить им нечто куда более маневренное. Главное — правильно все рассчитать и спланировать.

Мысль оборвалась, когда бессменный дворецкий проводил его в кабинет, где помимо хозяина дома оказался император собственной персоной.

— Ваше Величество, — бастард позволил себе короткий, скорее ироничный поклон, на который Георг отреагировал холодным взглядом с долей недоумения. Дядюшка же вообще сделал вид, что ничего не заметил.

— Присаживайся, Герхард. Разговор будет длинным…

Ничего хорошего за подобным вступлением последовать не могло, но настроение оставалось приподнятым, за окном светило летнее солнце, фанатиков переловили, а он отменно выспался и был полон новых идей, требующих реализации.

— Что-то еще успело случиться за неделю?

— Оно случилось не сейчас, а полстолетия назад, — мрачно начал Кристиан, неторопливо набивая трубку. Сломанная рука существенно мешала процессу, но дядя справлялся и терпеть не мог непрошеную помощь. Выглядел он заметно лучше, чем в прошлую их встречу во дворце. И это тоже радовало. — Вы считаете своего отца сволочью, однако могу вас заверить, по сравнению с нашим отцом и тем более с нашим дядей Георг был вполне терпим. К тому же, не лишен человечности…

Легко быть младшим в семье. Никто и ничего от тебя не ждет. Вся ответственность лежит на старшем брате. Все ожидания связаны с замужеством сестры. И остается только жить, играя свою маленькую роль и пользуясь всеми возможными поблажками.

Георг в свое время шутил, что Кристиан родился, как уступка отца матери. Его откупные за старших детей, принадлежавших скорее империи, чем семье. Мать, пожалуй, предпочла бы, чтобы ей оставили дочь, а сыновьями занимался муж, однако довольствовалась тем, что имела.

Благодаря ей он мог покинуть ненавистный дворец на все лето. Уехать на север, к океану, или в загородное поместье. Мог не заниматься естественными науками, отдавая предпочтение верховой езде, фехтованию и стрельбе. Мог ослушаться гувернера и сбежать почти на весь день в сад, стащив для прокорма что-нибудь с кухни. Мог неузнанным бегать по ближайшему городку, знакомясь с ровесниками и влезая в драки.

Мать быстро поняла, что не справится с сыном, но видимо ей тоже требовались их маленькие побеги в личную свободу. Поэтому она закрывала глаза на шалости и оставляла в его комнате кошельки с мелочью, чтобы сын не голодал. Кристиан был благодарен и честно налегал на те предметы, которые казались интересными, чтобы потом похвастаться перед отцом, получить нагоняй за неидеальность и дожить до следующего побега.

Их молчаливый заговор продолжался до самой смерти императрицы. Ему тогда исполнилось шестнадцать, отец решил, что пора заканчивать с домашним обучением и быстро пристроил младшего сына в Академию сначала на подготовительный курс, а затем на полноценный. Пожалуй, только спустя годы Кристиан мог признаться себе, что со смертью матери из его жизни ушло нечто важное: задержавшееся детство или настоящая свобода, которую он все пытался вернуть?

Великий герцог годами не вспоминал о прошлом. И вот оно само постучалось в двери вместе с юной девицей, нежданно негаданно растревожившей забытые тайны.

История Адольфа и несостоявшейся герцогини Кениг вышла краткой и сухой. О мерзости, которую творили родственники, говорить лучше именно так. И ведь понятно, что он к той давней истории никакого отношения не имеет, но все равно совесть царапает. Противно. Мерзко. Муторно.

— То есть в ближайшем будущем мне возможно придется решать вопрос с наследованием титула и земель, не говоря уже о недвижимости и состоянии, принадлежащем роду, который уже имеет заслуги перед Империей, — сделал вывод Георг, мрачнея на глазах.

— Именно.

Коллизия выходила на диво интересной. И рисковала затянуться на годы вперед, если только император не пожелает принять решение единолично. Пока жаждущим облагодетельствовать поданных племянник не выглядел. Герард, впрочем, вообще казался оторванным от реальности и прибывал где-то в собственных мыслях. Однако что-то до него все же дошло.

— Ты сказал, что твоя сестра, наша тетушка, вышла замуж за герцога Рейса. Но когда император даровал мен титул, он считался невостребованным. Почему?

Перед глазами невольно встала проклятая лестница. Ступени, убегающие из-под ног. Кабинет императора. Хмурое лицо брата. И собственный крик, рвущийся к потолку.

«Отца больше нет! Сделай хоть что-нибудь, ты же император!»

— Гретхен вышла замуж за герцога Рейса через четыре года после разрыва помолвки. А еще через пять лет их брак был расторгнут. Отец и мать к тому времени уже умерли, дядюшка был сослан в Аринию без права вернуться ко двору. Георг только-только стал императором… Развод был сложным. В ходе процесса выяснилось, что герцог имел связи заграницей. Он пытался доказать, что действовал исключительно в интересах Империи и что покойный император все знал. Однако не смог. Тайная полиция наоборот предоставила все необходимые свидетельства, подтверждающие злой умысел. Герцога приговорили и казнили. Земли отобрали в пользу короны. Как и титул. Гретхен получила свободу.

Это было первое дело, за которым он следил пристальнее, чем за собственной успеваемостью в Академии и любимым конем. И за исполнением приговора тоже наблюдал. Как официальный представитель императорской семьи. Высокородного ублюдка не повесили, а расстреляли. Хотя сам Кристиан предпочел бы негуманное четвертование. Впрочем главным было то, что больше дышать он не будет.

«Доволен?» — спросил Георг после казни.

Их разделяло четырнадцать лет. Слишком много, чтобы стать друзьями. Чтобы хотя бы понимать друг друга. Но в тот день Великий герцог почувствовал, что у него есть брат. Семья. И долг. Наверное, повзрослел.

«Он заслужил».

В приговоре Кристиан не сомневался. И сделал все, чтобы и дальнейшие приговоры никогда не вызывали сомнений.

Кристиан рассказывал о прошлом. О том, что было еще до их рождения, но неожиданно оказалось столь тесно переплетено с настоящим, что игнорировать его было невозможно. Да, то, о чем говорил дядя, было важно, но в голове Герхарда остался лишь образ Сабины, склонившейся над книгой в библиотеке.

Его столь талантливая секретарь оказалась неожиданно близка. Кузина.

«Элементали, Герхард! Надеюсь, ты с ней не спишь!»

Вот почему мать заговорила о связи. Она знала. Знала о Ланге, и о том, кем была знаменитая Элайза. Откуда? Хотя… Если уж Милисент смогла разузнать о той старой истории, матушка и подавно узнала бы. Тем более, что во времена ее юности сплетни должны были быть еще свежи.

— Тетушка ведь умерла, когда мы еще были малы? Я ее совсем не помню, — отметил Георг.

— Да, Гретхен