Последний ритуал - Наталья Дмитриевна Калинина

рассказала, что на базе уже были люди – полиция и кто-то из местной администрации. Марина приготовилась к тому, что ей будут задавать вопросы и о вещах придется забыть, но удивил (или не удивил!) новый сотрудник: разрулил ситуацию несколькими звонками. Разговор занял всего несколько минут, а потом Марине позволили забрать телефоны из сейфа, ключи от которого выдал один из полицейских.

Всю дорогу до парковки Арсений не мог избавиться от ощущения, что Андрея к ним направили не под начальство Макса, а для приглядывания за сотрудниками агентства. Впрочем, пока в команде работает дочь олигарха Гвоздовского, шпионам и наблюдателям быть. Ему ли не знать.

Перед тем как завести двигатель, Арсений перевел телефон в нормальный режим. Со стоянки шаман вырулил под молчаливым взглядом развернувшейся к нему вполоборота Люсинды.

– От тебя такой тоской веет, что повеситься хочется.

– Вот уж вешаться не надо! – выдавил он улыбку.

– Что случилось? – уже другим тоном – серьезным, спросила Люсинда. – С тобой со вчерашнего дня тяжело рядом находиться. Прямо бьет напряжением.

– Бьет током, – машинально поправил он. Как же от него, видимо, фонит негативом, раз молчаливая Люсинда решилась на разговор! И не просто разговор – в ее голосе явно читалось сочувствие.

– Ты и перед поездкой был весь на нервах, а сейчас так вообще… Без конца на телефон косишься, – допытывалась она. Арсений мог бы свернуть с щекотливой темы, как свернул на широкую дорогу с проселочной, но понял, что больше так не может. Как «так», он и сам не мог сформулировать: вряд ли от признания ему станет легче. Но молчать больше не мог.

– Эллина Дворцова, которую Макс вчера упомянул, на самом деле моя жена.

Люсинда не дернулась, не изменилась в лице, продолжала все так же смотреть на него, ожидая продолжения. И отсутствие реакции с ее стороны не столько огорчило Арсения, сколько подбодрило.

– Элли уже много лет находится в больнице. Не в коме, но в своем мире.

– Авария? – по-своему все поняла Люсинда.

– Нет. Другой… несчастный случай. Сильное отравление. Ее наблюдают лучшие врачи, но помочь уже, наверное, не смогут.

Люсинда едва заметно качнула головой и села ровно.

– Макс узнал все случайно. Как – ты поняла из сообщений. Сейчас я жду звонка. Нужно разрешение, чтобы Макса проводили к Элли. И, надеюсь, его дадут.

Девушка чуть поерзала на месте, но никак не прокомментировала услышанное. Молчала она так долго, что Арсений решил, будто она уже не заговорит. Но Люсинда вытянула шею, высматривая что-то вдали, и вдруг попросила:

– Останови возле того кафе, пожалуйста. Хочу есть.

Время действительно было обеденное, но они за всеми историями позабыли о еде.

– Один раз угостить тебя могу? – с напряженной улыбкой, ожидая отказа, спросил Арсений. И Люсинда кивнула.

– Тогда я выберу место поприличней, хорошо? Это не внушает мне доверия.

Небольшой ресторан, который сразу понравился Арсению, находился на въезде в следующий городок. В зале, отделанном деревянными панелями, почти никого не было. Гости заняли столик возле окна, в которое заглядывала заснеженная ель.

Опять пресловутая ель…

Люсинда выбрала грибной суп, пюре и домашние котлеты. Арсению же кусок в горло не лез, но он все же заказал жарко́е в горшочке.

Ели молча. Люсинда сосредоточенно зачерпывала ложкой суп и не поднимала глаз. Арсений пялился на успевшую осточертеть еще в музее ель. В сердце вместо былой тревоги разливалось странное облегчение. Так бывает, когда из пальца наконец-то вытаскивают загноившуюся занозу.

– Я все думала, почему не почувствовала сильный выплеск негатива, не распознала дыру. Я должна была это почувствовать! – нарушила молчание Люсинда, когда на ее тарелке почти не осталось еды. – А теперь поняла.

– И? – поднял брови Арсений. Удивительно, но аппетит к нему вернулся: жаркое оказалось очень вкусным, согревающим не только голодный желудок, но и душу.

– Когда-то я была очень счастлива, – ответила Люсинда, глядя в тарелку. – Ты, наверное, все знаешь.

Он сдержанно кивнул. В памяти снова всплыла их первая встреча: ослепительно красивая девушка, одетая в костюм и с усмиренными в гладкую прическу ярко-рыжими волосами, стоит возле картины, на которую он изначально нацелился. А потом она, не услышав адресованного ей вопроса, мельком оглядывается на вошедшего в зал молодого мужчину, и с ее губ срывается удивленный вопрос: «Ты?..»

– Я так сильно любила и так невозможно, безгранично была счастлива, что перестала чувствовать плохое.

Ее длинные пальцы стиснули стакан с водой. Погруженная не в настоящее, а в прошлое, Люсинда мечтательно улыбнулась. В душе же Арсения будто разверзлась та самая пропасть между мирами – и в душу полезли несущие тоску, боль и отчаяние демоны. Ему никогда не вызвать у нее такой любви. Но, может, так и лучше.

– В тот день меня ничто не насторожило. Не было ни предчувствий, ни холода в душе, ни дурных снов накануне. Я всего лишь сильно захотела газировки и попросила остановиться…

Она закусила губу, продолжая улыбаться такой несчастной улыбкой, что Арсению немедленно захотелось встать и вопреки всему обнять Люсинду. Но он остался на месте, по-прежнему рассматривая на дне горшочка последний кусочек говядины.

– Даже когда все произошло у меня на глазах, я не сразу осознала случившееся.

Она махом, будто водку, допила остатки воды и с неосторожным звоном брякнула стакан на стол.

– Тогда я тоже умерла вместе с ним… Но мой дар ожил и заработал с новой силой. С тех пор я чувствую даже малейший негатив…

– Но сильный негатив из расщелины не почувствовала, – вполголоса, боясь нарушить что-то хрупкое, но очень важное, продолжил за нее Арсений. Сердце замерло, а потом забилось вдвое чаще. Они одновременно подняли глаза и встретились взглядами.

– Да. Не почувствовала.

– А сейчас… – одними губами спросил Арсений.

– А сейчас я чувствую, как этой дрянью сквозит со всех сторон! – она поежилась и обхватила себя руками. – Очень плохо. Очень.

Люсинда отвернулась. Арсений не стал переспрашивать, что она имела в виду под «плохо» – обстановку или свои чувства. Он боялся обмануться и… не обмануться. Потому что в последнем случае ему стало бы еще невыносимей.

– Мне нельзя любить, нельзя быть счастливой, мне нужно постоянно пребывать во мраке! Тогда мои «радары» работают на все сто! – с какой-то шальной бравадой, улыбаясь, закончила Люсинда и резко сменила тему:

– Попроси для меня тирамису, пожалуйста! Очень хочется сладкого. Горько-сладкого, как кофейное пирожное.

Он поспешно махнул официантке рукой и, не дожидаясь, когда та приблизится, сделал новый заказ.

– Знаешь… – продолжила Люсинда, все так же обнимая себя руками и растерянно улыбаясь. – Я отчего-то иногда не могу видеть тебя четко. Словно смотрю, но