Амурская соната Чёрного Дракона - Алексей Ветров

а как бы намеченные случайной копотью, пятнами, тенями – триграммы зыбко сходились и расползались, словно кто‑то изнутри проверял, узнают ли его.

Впереди, через два фонаря, возник силуэт: высокий, в длинном плаще, лицо закрыто маской демона с золотистыми зубами и пустыми глазницами, которые не брали отблески. Фигура стояла, чуть качаясь – не от ветра, а как бы прислушиваясь к чужому дыханию.

Марина остановилась на полшага, но Максим, не меняя тона, бросил:

– Не смотри в глаза. Иди. Это Шао Гуй.

– Кто? – она перешла на бег, ткань пальто посмотрела на ветер и смирилась, позволив себе шуметь.

– Служители Тёмного берега, – произнёс он ровно. – Считается, что нефрит, в котором задержалось дыхание Хэй Луна, можно вырезать в ключ от любой двери. Даже от той, что ведёт обратно в твой Владивосток. Они режут ключи для других.

– Для кого? – спросила она, чувствуя, как кулон под пальцами едва‑едва дрожит, словно живой зверёк просится вырваться.

– Для тех, кто любит двери больше, чем дома.

Площадь – тёмная, пустая, с опущенными брезентами рядов – днём наверняка кипела криками торговцев, паром лапши и огрызками разговора. Теперь всё стояло, как шахматная доска перед первым ходом. Только где‑где по настилам над рядами скользили тени, двигаясь синхронно с ними. Марина подняла взгляд и едва сдержала вздох: над навесами чёрными петлями тянулись верёвки, на них висели бумажные рыбьи карпы – койдобори, но чешуя у них была не расписана, а выложена из тонкого металла; в каждом порыве ветра рыбы поворачивались и смотрели вниз, без зрачков.

Кулон обжёг кожу – не больно, а настойчиво – и рванул в сторону, будто напролом. Марина едва не выпустила его, но Максим перехватил её запястье.

– Плохо, – сказал он, всматриваясь в высоту. – Они смыкают круг.

Тень рухнула сверху без крика – чистое движение, как нож, сошедший с мусата. Максим ударил плечом в Марину, отбрасывая её, – и в камень ухнуло металлическое лезвие, искры разлетелись тёплыми комарами. Маска демона сверкнула зубами, и Марина поняла – под маской нет лица, там зияет холод, как тёмный рот воды в полынье.

Максим, один плавный жест – и в руке у него возник тонкий изогнутый клинок, на лезвии – неглубокие насечки, в которые набился чёрный свет. Клинок коротко звякнул, и над ним на миг проступили четыре иероглифа. Марина не знала языка, но смысл почувствовала кожей: «выхватить‑и‑не‑потерять».

Шао Гуй пятился, шипя. Шипение было не голосом, а дракой воздуха с его же холодом.

– Беги, – сказал Максим. – Южный переулок. К мосту.

Она бежала. В висках стучало, как в струнах, которые вот‑вот сорвутся. Сзади, через металлический визг ударов, прорезался короткий, плотный выкрик Максима – не боль, а команда самому себе: «держи».

Южный переулок встретил запахом мокрого дерева и копоти. Стены были близко, как ребра старого кита. На перекрестке Марина резко свернула – и врезалась взглядом в другую маску: чёрный тигр с серебряными клыками, в руке – цепь с крюком. Крюк звякнул о камень, касаясь света.

Кулон рванул в сторону узкой арки. Не думая, Марина нырнула туда. Проход ощетинился каменной холодностью, плечи скользнули по сырости, фонарик на поясе ткнулся в выступ и погас. Позади шаги ускорились; тень тигриных клыков змеёй поползла по стене, дыша чёрным.

И в этот момент из самой темноты вынырнула невысокая фигурка – мальчик лет десяти, серый халат стянут поясом, чёлка заслоняет взгляд, но глаза всё равно светятся – не отражением, а своим тусклым янтарём.

– Сюда, – сказал он так тихо, что тишина сама отступила. Его ладони были горячими, но сухими, как глина, нагретая на солнце.

Они проскользнули сквозь низкую дверь. В лицо пахнуло паром. Комната была невысокой, заполненной густым, как бархат, запахом куриного бульона, риса, имбиря, сушёного апельсина. В дальнем углу за деревянными балками стояла женщина в красном шёлковом платье; она держала бамбуковую ложку так, как другие держат меч – уверенно, легко, по делу.

– Быстро, – произнесла она, приподнимая тканую занавесь, на которой грубыми стежками были выведены восемь триграмм. – Враги не входят на кухню мастера Ю.

Как только занавес опустился, за стеной прошёл глухой топот и стих – будто кто‑то не решился переступить невидимую черту.

– Кто вы? – спросила Марина, когда бульон смыл из горла сухой холод улицы.

– Те, кто помнит, кому служит Дракон, – ответила женщина, и в её голосе не было позы. – И те, кто не забывает, что огонь – тоже вода, если смотреть с другой стороны. Я – Юй‑линь. Мальчик – Мин.

– Мастер Ю ваш отец? – Марина почему‑то шептала, хотя шум кухни был громче, чем опасность за стеной.

– Мастер Ю – титул, – спокойно сказала она. – Здесь так зовут поваров, которые умеют кормить не только желудок, но и дорогу. А дорога сейчас нуждается в пище больше, чем вы.

Мин, тот самый мальчик, приблизился к кулону. Нефрит вздохнул – едва слышно, но ощутимо. На поверхности проступили новые линии, как будто кто‑то провёл ногтем по инею: чешуйки. Камень стал тяжелее, будто в нём проснулся маленький зверёк.

– Он будет вести вас, – сказал Мин. – Но чем ярче, тем ближе тени. Вы не можете не гореть, но можете прикрыть пламя ладонью.

– Как? – спросила Марина.

Юй‑линь протянула маленький свёрток. Внутри оказался плоский продолговатый кусочек засахаренного имбиря, тонкая полоска сушёной мандариновой цедры и маленький листик чая, тёмно‑синий, как вечер.

– Сначала сладкое, потом горькое, затем терпкое, – сказала она. – Порядок – не для вкуса, а чтобы сердце вспомнило, что такое «ровно». Дракона нельзя обмануть, но можно попросить идти рядом, а не тянуть за рукав.

Марина выполнила – и действительно, пульс кулона не стих, но перестал подгонять; словно кто‑то рядом согласился идти в ногу.

Занавес шевельнулся, и внутрь шагнул Максим – пыльный, с разорванным краем тёмного плаща, клинок в руке ещё пах чужим холодом. Он быстро окинул взглядом помещение, задержался на Юй‑линь и чуть кивнул, будто встретил старую знакомую, с которой не принято обмениваться чувствами вслух.

– Спасибо, – сказал он коротко. – Путь к мосту перекрыт. Галереи ещё держат, но над ними уже тянут сети.

– Они пойдут беззвучно, – заметила Юй‑линь. – Значит, надо оставить им шум. Мин?

Мальчик откинул крышку большого чугунного котла. Пар поднялся и, ударившись о потолок, распалась на тонкие ленты, каждая закрутилась в свой узор. На миг в этих узорах Марина увидела – или ей показалось – вытянутую голову, гриву воды, изгибающийся хребет. Дракон не смотрел на неё; он как будто проверял, все ли на местах, все ли знают, куда идти.

– Он слушает, – шепнул