Амурская соната Чёрного Дракона - Алексей Ветров

не по цвету, по вниманию: смотрели как измерительный прибор.

– Проход закрыт, – сказал первый. Голос был усталым и вежливым. – Для тех, у кого есть огонь на груди.

Марина инстинктивно прикрыла кулон ладонью. Тёплая гладкость нефрита обнадёжила и тут же насторожила: тёплое, значит живое, значит заметное.

– Ветер, – произнёс Максим, будто назвал пароля. – С запада на восток.

– А дождь? – спросил второй.

– Дождь – не враг. Враг – тот, кто зовёт дождём топь, – сказал Максим. – Дайте нам пройти, стражи.

Третий чуть наклонил голову. Его вниманию было не за что зацепиться – он не смотрел на лица, на руки, на клинок у Максима, он почему‑то смотрел на доски, на смолу в щелях, на крошечную трещинку возле гвоздя.

– У вас есть то, что тянет за собой, – сказал он наконец. – Если перейдёте, мост будет помнить.

– Пусть помнит, – ответил Максим. – Память – наш налог.

– Дайте ему имя, – попросил второй страж. – И проходите.

Максим посмотрел на Марину. Она кивнула – и впервые за весь путь не спряталась за вопрос.

– Имя… «Возвращение, которое не повторяется», – сказала она. Слова легли на язык уверенно, как если бы их давно ждала. Кулон согрелся ещё на полтона.

Стражи отступили. Первый поднял ладонь – и в воздухе над мостом на мгновение проступил тонкий узор воды; волны сложились в иероглиф, которого Марина не знала, но который значил «пойду‑и‑не‑упаду».

Они ступили на мост. Доски отзывались глухо, будто под ними – не доски, а грудь большого зверя. Вода шевелилась внизу с настойчивостью рабочей лошади: не быстро, не медленно, но так, что каждый шаг ощущался внизу, как крошечная пульсация берега.

На середине моста воздух стал плотнее. Сначала Марина решила, что это туман, но никакой сырости не было. Скорее – как если бы кто‑то вытянул между перилами тонкую кожу барабана. Сзади что‑то зашуршало – там, у входа, тени перестроились, вытянулись в цепочку, как бумажные человечки, вырезанные одним ножницами движением.

– Быстрее нельзя, – сказал Максим до того, как она попросила. – Здесь нужно – ровно.

И тут в воде под мостом что‑то вздохнуло. Не вспухло, не перевернулось – именно вздохнуло. На поверхности появилась воронка, размером с чайную крышку, а потом ещё одна, и ещё – будто кто‑то играючи касался воды пальцем. Марина облизала сухие губы, на которых неожиданно проступил вкус соли.

– Он рядом, – произнёс Максим почти благодарно. – Хэй Лун любит мосты. На мостах видно, кто ты: ещё берег или уже течение.

– Что ему от нас нужно? – спросила Марина.

– Чтобы каждый шёл своим именем, – ответил он.

В этот миг впереди, у противоположного берега, из‑за перил выскользнула фигура в маске. Не демон, не тигр – маска была гладкой, белой, без черт, как пустой лист рисовой бумаги. Фигура двигалась мягко, как дым, и от этого было страшнее, чем от лязга цепей. За её плечами, в двух шагах, ещё две – все в тех же пустых масках. Они не поднимали оружия, не закрывали проход – просто стояли.

– Они закрывают не путь, а намерение, – тихо объяснил Максим. – Пройдём.

Они шли, и Марина чувствовала, как белые маски прислушиваются к её дыханию. Она попыталась сделать вдох длиннее – и услышала, как кулон в ответ сплюнул искру. Пустые лица не шевельнулись, но воздух между перилами стал ещё плотнее.

– Разомни, – шепнул Максим. Она вспомнила глиняный шарик. Он лежал в кармане покорно, как птица, сжавшаяся в кулак. Марина сжала его. Тепло пошло в ладонь, потом выше, в предплечье, в плечо – и зажглось маленькой, но настоящей смелостью. Внутри шарика что‑то щёлкнуло, как сухая веточка, и шар распался на восемь тонких лепестков, упавших в её ладонь. На каждом – крошечная насечка. Они слиплись в знак, который лёг в воздухе перед ними – простой, детский, как солнце, нарисованное неумелой рукой.

Воздух «принял». Белые маски дрогнули, совсем слегка, как паутина от дыхания. Проход открылся настолько, чтобы пройти ровно вдвоём.

– Идите, – сказала вдруг Юй‑линь, и Марина вздрогнула – голос пришёл не сзади, а как будто из паровой струйки в голове. – Не оглядывайтесь. Я задержу тех, у кого ножи.

Максим улыбнулся краем рта: – Она умеет звать дух костра.

Они прошли. Белые маски остались по ту сторону внутренней черты, где даже ветер дышал иначе. За мостом улица шла вниз, к воде, и от воды пахло солью и пеплом – странный, но правильный запах для места, где река и огонь договорились без свидетелей.

– Дальше – квартал домовых двориков, – сказал Максим. – Там много дверей. А где много дверей, там много слухов. Смотри под ноги: ступени иногда спорят с путниками.

– А Лиза? – Марина чувствовала, что каждое её слово – как стук в закрытую шкатулку. – Мы близко?

– Ближе, чем были, – ответил он. – И дальше, чем думаем.

Первый дворик встретил тишиной, в которой было много мелкого звона – как если бы кто‑то только что убрал в шкаф десяток чашек. В центре – колодец, на ободе – верёвка, к которой привязан деревянный ведёрко с вырезанной на боку рыбкой. Рыбка улыбалась. Слишком широко для рыбы. Марина опустила взгляд – в чёрной воде колодца шевельнулось отражение. Сначала она подумала, что это её лицо, но тогда почему волосы – мокрые? Вода поднялась на сантиметр – и опала.

– Не подходи, – сказал Максим. – Эти колодцы добрые днём. Ночью – слишком разговорчивые.

В следующем дворике пахло сушёным кориандром и чёрным перцем. Где‑то мяукнула кошка – звук лёгкий, как перышко, а следом, будто в ответ, прошелестели бумажные флажки – те самые, что вешают над проходами на праздники реки. На них были нарисованы маленькие лодки. На каждой – человек с веслом. Все лодки смотрели в одну сторону, кроме одной. Та лодка смотрела на Марину.

– Она зовёт, – сказала Марина и сама удивилась уверенности. – Не лодка. Девочка в лодке – Лиза.

– Тогда идти сюда, – коротко кивнул Максим. – Если повезёт – мы догоним взгляд.

Они вошли в узкий проём, пахнущий мятой и сырым камнем. Проём вывел в крошечный сад – три бамбука, каменная скамья, фонарь, изнутри которого не свет, а тонкий пар. На скамье лежал мятный платок. На краю – вышитая чуть неровно буква «А». Рука у Марины дрогнула.

– Она здесь была, – сказала она. – Недавно.

– А рядом был тот, кто ходит без тени, – добавил Максим, опуская ладонь на скамью. – Тёплое ещё дерево. Но тепло не от человека – от чая.

– Он поил её? – сердце у Марины после моста шло ровно, теперь сбилось, как в начале пути.