Ловец кошмаров - Валентина Владимировна Белякова

Она принялась в отчаянии раздирать его на отдельные волокна. Вдобавок и Грифон начал издавать какое-то сипение.

– Нашла! – наконец вскрикнула она. – Вот оно. Спасибо, спасибо, спасибо!

В пальцах Кара сжимала какой-то приплюснутый шарик, похожий на цветные стекляшки, которые кладут для красоты в аквариум.

– Давай воду.

– Ты уверена, что это ему поможет?

– Уверена.

– А почём ты знаешь, может, надо дать половинку, или это вообще суппозиторий?

Кара оставила мои вопросы без внимания. Не колеблясь ни секунды, она разжала стиснутые зубы Грифона, всунула в рот полученную от Ловца пилюлю и залила водой.

– Глотай. Глотай, ну! Ты, конечно, засранец тот ещё, но наша четвёрка уже как семья… Давай-ка… – Она осторожно массировала его горло, пока Грифон не сделал пару судорожных глотков. – Вот и хорошо.

Кара спокойно сидела у раскладушки и ждала. Она, похоже, ни секунды не сомневалась, что Ловец дал самое эффективное и безопасное средство. Обернувшись ко мне, она сказала (голос всё ещё слегка дрожал):

– Ты мне тоже уже как семья. Если с твоей тушкой что-нибудь случится, притащу сюда и откачаю.

– Звучит как угроза.

Прошло около часа. Несмотря на мои опасения, лицо Грифона потихоньку наливалось цветом. Дыхание стало глубже, конечности перестали дрожать. Я подумал, что неплохо бы чем-нибудь накрыть бедолагу, но тут он приоткрыл рот и тихо заговорил, не открывая глаз:

– Любовь. Удовольствие. Мечты. Радость.

– Что-что? – переспросила Кара, наклонившись к нему поближе.

– Амбиции. Зависть. Жажда. Скука.

– Это ты какой-то рэп пытался сочинить для «белочки»? – спросил я, снова начиная беспокоиться.

– Потери. Ярость. Смерть. Разложение. – Голос Грифона был лишён даже намёка на эмоции.

– Не болтай, последние силы потратишь. – Кара положила указательный палец ему на губы, но это не возымело никакого эффекта.

– Похоже, у него бред.

– Но ему ведь стало лучше, согласись.

– Надолго ли?..

– Сначала была искра, – произнёс Грифон, – и искра была любовь. Он почуял её и пришёл. Он из тех далёких слоёв между бытием и небытием, где нет ничего, кроме желания осуществиться.

– Гриф, кто «он»? Если ты прикалываешься…

– Кара, будем считать, что мы оказали первую помощь, а теперь ему всё же нужна настоящая больница.

– Л-ладно, – не без колебаний согласилась Кара, – давай положим его на какое-нибудь одеяло, чтобы удобнее было тащить.

А Грифон между тем продолжал:

– Ему всё равно, что поглощать. Но от доброго он растёт вглубь и стремится к гармонии, а от злого растёт вширь и стремится к хаосу.

Кара кружила по соседним помещениям, ища кусок полотна подходящего размера. А я не мог перестать вслушиваться в этот гипнотически-спокойный голос. Такая правильная и размеренная речь – совсем не похоже на Грифона. И тут он открыл глаза. Я отпрянул, на миг увидев вместо широких, почти на всю радужку, зрачков разноцветные сияющие сети – Ловцов в миниатюре.

– У него нет своих мыслей, но есть тяга к познанию. Забирая, перерабатывая и отдавая, он создаёт себя, – вещал Грифон, и откуда-то издалека ему начал вторить странный скрежет и сухой шелест, будто от осеннего леса.

– Кара! Хрен с ним с одеялом! Надо валить!

Но она уже притащила клеёнчатую скатерть. Я наблюдал, как долго она бежала от двери до раскладушки, и вдруг осознал, что комната стала больше. Гораздо больше. А Ловец, сползая по стенам, доходил теперь почти до самого пола. Новые нити прорастали между плитками пола, как трава в ускоренной съёмке.

– У него нет своего тела, но есть желание осуществиться. Люди хотели сохранить свою искру в вечности, он хотел вплестись в ткань бытия. И они заключили союз.

Мы погрузили Грифона на скатерть. Он не сопротивлялся. Почти бегом, перепрыгивая через волокна, мы потащили его к выходу.

Зрачки Грифона сузились до нормального размера, но он продолжал бормотать свои откровения. Правда, их уже трудно было разобрать за приближающимся треском. Кажется, скрежетали, перестраиваясь, сами стены. Оглядываясь назад, я видел, что помещения увеличиваются быстрее, чем мы бежим, и из-за обратной перспективы казалось, что мы не движемся вперёд, как Алиса в Зазеркалье. Меня затошнило от такого противоестественного эффекта.

– Он лишь отражает их души. Они сами всегда приводят к торжеству зла. Но это зло – часть них. И если расторгнуть договор, вернётся то, чего они боялись, что они ненавидели, от чего отказались. Их боль, их ярость, их скорбь, их смерть…

Бежать стало труднее, потому что у пола появился уклон. Со временем он становился всё заметнее, ноги то скользили, то путались в густых волокнах, покрывавших пол. Теперь и треск отошёл на второй план, по мозгам миллионами мелких коготков скрёб проклятый шелест. Да что это может так шуршать? Как тихая лавина, как прибой целого моря… Нитей? Я боялся оборачиваться. Но всё же обернулся.

Теперь позади нас были длиннющие наклонные коридоры с высоченным потолком и колоннами. В перспективе они сливались, сначала парами, потом все вместе. Ловец оплетал всё, но там, в глубине, он проседал, словно под тяжестью чего-то громадного, но невидимого. Вот что так кошмарно шелестит. Гигантская масса тянущихся к нам нитей.

– Даже если вы потушите искру, то либо зажжёте новую, либо заплатите бессчётными жизнями, судьбами, душами. И новая искра зажжётся где-то ещё. Лучше позволить ему осуществиться. Лучше позволить осуществиться. Позволить осуществиться. Осуществиться… Осущ… Осущ… Ос… Ос… Ос… – повторял Грифон, как заевшая пластинка.

И я увидел. Увидел, как пустота над бездной начинает светиться, как нитяные массы свиваются в нечто плотное и оформленное, подобно грибнице, из которой развивается плодовое тело гриба. Хотя оно продолжало непрерывно менять форму, я всей кожей ощутил, что у него есть цель. Закрепиться в ткани бытия. Осуществиться.

И затуманенный алкоголем разум Грифона послужил катализатором для осуществления. Ещё чуть-чуть, и остановить процесс будет невозможно!

– Кара, это какой-то суперсимулякр, и Грифон его питает! Заткнуть бы его как-то…

– Ну мысли-то… не заткнёшь… – ответила Кара, запыхавшись. Пот градом катил по её напряжённому лицу, – не башкой же его… об стену.

Позади нас возник приглушённый рёв, как от турбин самолёта, взлетающего на большом расстоянии. Постепенно он становился громче. У меня чесался язык предложить бросить Грифона. Но, во‑первых, я знал, что Кара на это ни за что не согласится. Во-вторых, если Грифон останется, процесс завершится. И я даже думать не хочу, чем именно.

К счастью, по обе стороны уже поблескивали длинные стеллажи с бутылками – значит, бар близко. Правда, была и обратная сторона: нити, обмотанные вокруг горлышек, начали натягиваться, и бутылки одна за другой падали прямо нам под ноги. Причём алкоголь был далеко не во всех: нас