Ловец кошмаров - Валентина Владимировна Белякова

На следующий день Кара ответила на мои сообщения только через несколько часов после отправки. И то сказала лишь, что занята: репетирует. Уж не знаю, как они репетировали с Радугой вдвоём, но я всё равно за неё порадовался. Хотя, конечно, грустно, что Кара стала убегать сразу после пар. Моя жизнь как будто откатилась на несколько месяцев назад: учёба, подработка, никаких друзей, активностей и тактильностей. Только теперь и мама перестала со мной общаться, а между суточными сменами в квартире появлялся усталый мрачный Док и в основном отсыпался. Как я понял из их с мамой отрывистых разговоров, в городе участились случаи домашнего насилия, пьяных драк, самоповреждения и попыток самоубийства.

Мне казалось, что и тело, и душа медленно погружаются в мутный омут. На улице дождливо, пасмурно, холодно, дома тоже холод, пусть и в другом смысле. Днём мысли ленивые и несвязные, как во сне. А собственно, сны – запутанные, как… Не хочу продолжать. Пусть будут как паутина.

Сначала я ещё хоть как-то барахтался: начал новую игру (бросил на первом боссе), сходил в кино (уснул на середине фильма), пытался вести дневник (несколько минут посидел перед пустым листом «Ворда»). Но постепенно одна мысль о том, чтобы выбраться на какое-нибудь мероприятие, стала вызывать лишь усталое раздражение. Я почти не скучал по Серому, Радуге, Уне, даже по Каре. Удивлялся недавнему себе: и как ему было не влом таскаться в какой-то бар, где полно незнакомого народу? Как ему не было стыдно нажираться и бестолково скакать под музыку каких-то ноунеймов?

Из-за этого состояния я даже не особо обрадовался, когда от Кары пришла ссылка на анонс концерта. «Вербное бессознательное». Вот же выдумали! Наскребли и слепили остатки обеих групп, чтобы срубить хоть немного деньжат. Может, они и сами не хотели и это Рин их заставила, потому что «ПП» терял клиентов. Судя по афише, песни будут и «Депрессивного бессознательного», и «Вербного потрясения», поёт Верба, Радуга и Логика на гитарах, Некрюк – скрипка, а на ударных Кара. Я решил не идти.

Вообще-то я колебался, потому что вечер всё равно был свободен, а ни одно из домашних развлечений не привлекало. Но одеяло придавило свинцовым грузом, а на улице шёл такой противный дождь… Я попытался было подрочить, но уснул в середине процесса, как будто мне не двадцать лет, а сто двадцать. Мне приснился очень странный эротический сон: там были и Кара, и Радуга, и Верба, и даже Уна и Рин, и мы лежали на огромной плетёной кровати, скорее даже в гнезде, очень близко друг к другу.

Мы не делали почти ничего интересного, только тёрлись друг об друга, и то как-то лениво, через не хочу. И от любого движения гнездо проминалось в середине, и мы сползали туда, всё теснее прижимаясь друг к другу. Было очень жарко, потно, трудно дышать, и в конце концов я попытался вылезти из человеческой мешанины, но обнаружил, что верёвки и нити гнезда крепко оплетают наши тела. Я начал биться, как муха в паутине, но стало только хуже. Руки и ноги немели, и уже невозможно было различить, где мои, а где чужие. Наши грудные клетки были так стиснуты, что мы не могли дышать одновременно, но каждый вдох делился между всеми телами.

«Что происходит?!» – хотел спросить я у Кары, чьё лицо оказалось прямо напротив моего. Но она заткнула меня поцелуем, долгим, как агония. Я беззвучно кричал ей в рот и рвался, а когда наконец смог отлепить лицо, губы прожгло болью. Будто часть собственного тела оторвал. Я видел одновременно и окровавленное лицо Кары, и своё собственное, глядя на себя Кариными глазами. «Почему Палочник сопротивляется?» – подумал я. В смысле, Кара подумала. И остальные. Наши мысли теперь были общими.

Издав отчаянный хриплый крик, я рванулся вперёд и проснулся, по инерции сбросил с себя жаркое пропотевшее одеяло и сел на постели. В комнате было душно, хоть топор вешай. Я вскочил, подбежал к окну, распахнул… Не помогло. Низкие зимние тучи легли на крыши и впали в анабиоз, не собираясь разражаться ни дождём, ни градом, ни снегом. Словно весь воздух из города выкачали, набили его взамен сырой ватой и поставили пылиться в холодный тёмный подвал. Вот вам, а не весна.

Тревожно. Тревожно, что аж потряхивает. На часах восемь вечера, в квартире никого: видимо, мама ещё на работе, а Док ушёл на смену. Если прямо сейчас выйти, то, возможно, застану в «Паучьем подвале» конец концерта. Нужно увидеть Кару, просто чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Непременно нужно.

Оделся, спустился, добежал до остановки. Автобус сначала целую вечность не приезжал, а потом целую вечность тащился в пробках. Транспорт всегда чует, когда у тебя плохое предчувствие, и старается затормозить по максимуму, чтобы его усилить. Переулки кружили меня, не пуская к входу в «Паучий подвал», дразнили и пытались напугать неожиданными звуками. Лай дворовых собак, ругань из подворотен, бьющееся стекло. На подходе к бару я скорее почувствовал кожей, чем услышал, низкие однообразные биты.

У двери бара лежал мёртвый голубь. Распахнутый клюв залеплял подмокший полосатый леденец, словно птица попыталась его склевать, но так и не смогла ни проглотить, ни выплюнуть. Тушка уже начала разлагаться. В пустые глазницы и под торчащие рёбра вросли нити Ловца. Я отодвинул труп носком ботинка и с усилием открыл дверь, уже зная, что не увижу внутри ничего хорошего.

Концерт либо уже закончился, либо и не начинался. Никогда раньше в «ПП» я не слышал такой навязчивой, примитивной, пошлой музыки. Что-то в ней было от попсы, что-то от рэпа (но речитатив не только не разберёшь, но даже не поймёшь, на каком он языке), что-то от дабстепа (например, вбивающие тебя в пол низкие частоты). Это была даже не мелодия, а механический звуковой посыл из двух тактов: «Прыгай-прыгай-прыгай-прыгай-прыгай». Но даже в это простое однообразие то и дело вкрадывались фальшивые ноты и грубые ритмические ошибки. Освещение подобралось под стать саундтреку: режущее глаз кислотное мерцание, которое даже здорового человека могло бы довести до приступа эпилепсии.

Прикрыв глаза, втянув голову в плечи и даже на всякий случай задержав дыхание, я стал осторожно спускаться по лестнице. Ступеньки прыгали перед глазами. Оказалось, что дыхание я задержал не зря: в «Подвале» пахло так приторно, будто парфюмерный бутик закидали дешёвыми тортами. Аж глаза заслезились. Я отчаянно заморгал, споткнулся о Ловец, беззастенчиво стелившегося по полу, и упал на колени.

Зал