Замечательный предел - Макс Фрай

– Так и вижу.

– Да, я была молодец. Прогнала гадов и сразу проснулась. Но не по-настоящему, а в новый сон. В этом сне санитары приехали за Мальвиной. Чтобы увезти её на убой. Там, понимаешь, ввели так называемое ограничение на дожитие. Обязательная эвтаназия для всех, кто старше восьмидесяти, если не помер сам. Причём в других странах разрешённый возраст был ещё меньше, Литва в моём сне считалась неоправданно гуманной страной, на неё давило всё мировое сообщество, настоятельно рекомендуя снизить возраст дозволенного дожития хотя бы до семидесяти пяти…

– Хренассе у тебя пророческие видения, – вздохнула Юрате.

– Сама в шоке. До сих пор моё бессознательное себя так по-свински даже в юности с бодуна не вело. В этом сне я прятала нашу Мальвину в барном буфете. Наяву туда даже трёхлетний ребёнок не влезет, но во сне Мальвина распрекрасно поместилась в буфет. Только ругалась страшно, а я боялась, что живодёры услышат. Но пронесло. Они забрали какую-то другую старуху из дома напротив и двух стариков. Я локти кусала, что не успела с ними вовремя подружиться, вообще не знала про них, и никто не сказал беднягам, что у меня можно спрятаться. Стариков увезли. Мальвина ругалась в буфете, я рыдала, пока не проснулась. Но не по-настоящему, а опять в новый сон. Впрочем, остальные сны показались мне не особенно страшными. Быстро адаптировался организм. Посмотрела несколько скучных антиутопий с жёсткой кастовой иерархией, налогом на духовную жизнь, принудительным каннибализмом, официальным запретом на долгий сон и пятнадцатичасовым рабочим днём; мы с Артуром во всех вариантах как-то крутились, пытаясь устроить то в «Крепости», то во всём городе что-то похожее на более-менее жизнь. Под конец мне приснилось прощание с близкими перед общей неминуемой гибелью, назначенной на ближайшие выходные, причём это не вызывало у нас возражений, все считали, что с учётом того, что творится в мире, погибнуть скорей хорошо. С этим сном получилось смешно: в нашем доме заранее, не дожидаясь гибели жителей, отключили воду, и тут-то я взбунтовалась – дайте, суки, кофе напоследок сварить! На этой волне возмущения я весь квартал взбаламутила, и мы такие свирепые пошли всё громить. Воду нам в итоге включили. И заодно почему-то отменили всеобщую гибель, хотя об этом никто не просил. Но самый последний сон был отличный, вообще не кошмар. Мне приснилось, что я пошла на приём в Небесную Канцелярию. Мне было назначено на четырнадцать сорок пять, и я по дороге думала, что они хорошие зайцы, не заставили тащиться к ним прямо с утра. Пришла, а там такой, знаешь, скромный маленький офис и страшенный бардак, всюду свалены толстенные папки-скоросшиватели, другие такие же папки стоят на полупустых стеллажах. То ли съезжают, то ли, наоборот, только что въехали. Сотрудники мне не особо обрадовались, сказали: рано пришла, видишь, мы не готовы к приёму, с твоими делами потом разберёмся, давай, помогай. Пришлось помогать. Пыль вытирать, какие-то бумажки выбрасывать, папки эти дурацкие тяжеленные, куда скажут, переставлять. Но в ходе уборки мы с ними сдружились. Ребята оказались что надо. Приносили кофе из соседней кофейни, развлекали смешными историями о жизни в каких-то нелепых иных мирах, а когда у меня от тяжёлых папок стали ныть плечи, сделали мне массаж. Между делом приняли у меня заявление…

– Какое заявление? – оживилась Юрате.

– Жалобу. Кстати, я только сейчас поняла, что впервые в жизни написала официальную жалобу. Зато сразу на весь человеческий мир!

– Ну и правильно, чего мелочиться.

– Они, кстати, то же самое мне сказали: чего мелочиться, так гораздо лучше, чем много отдельных жалоб на мелкие недостатки, сама видишь, у нас тут и так слишком много бумаг. Подшили мою жалобу к делу, обещали, что обязательно разберутся, только пока точно не знают когда. Раздолбаи! Но милые. Я натурально влюбилась. Невсерьёз, как влюблялась в детстве, зато сразу во всех. И проснулась счастливая. Но всё равно перепуганная. Сразу побежала к окну проверять, что творится на улице. Но вроде ничего особенного там не творится, обычная жизнь. И вода есть в кране. И даже розовый джин не исчез. И мне теперь кажется, что у нас всё отлично. Хотя на самом деле точно так же хреново, как было вчера.

– Всё-таки не совсем как вчера, – улыбнулась Юрате. – Кое-что изменилось. В каждом своём кошмаре ты не просто страдала, а делала что могла. Бунт подняла, такой, что аж гибель всеобщую отменили, Мальвину в буфете спрятала, грузовики прогнала.

– Как-то скромно, – вздохнула Дана. – Я имею в виду, для сновидений. Там-то по идее возможности безграничные. Могла бы себе присниться царицей мира, всё переделать по своему усмотрению, всех перевоспитать, издать сто разумных гуманных законов… а потом, проснувшись, весь день в подушку рыдать.

– Вот именно, – подхватила Юрате. – А так хотя бы просыпаться не жалко. И спорим, ощущения тщетности больше нет ни хрена.

– Да, – согласилась Дана. – Как ни странно, но да. Причём мне кажется, не столько от всех моих подвигов, сколько от уборки в офисе Небесной Канцелярии. Я им здорово помогла. Это, конечно, мне просто приснилось, а всё равно теперь чувствую, что не зря на свет родилась.

– Вот уж точно не зря, – подтвердила Юрате. И помолчав, добавила: – А больше всего мне в этой истории нравится, что ты жалобу им подала.

* * *

• Что мы знаем о тщетности?

Что ощущение тщетности – это сумма воя смертного тела, которое чувствует свою смертность (с момента наступления половой зрелости свою смертность чувствуют все тела) и человеческого ума, который видит, что всё идёт не по плану, складывается не так, как он себе представляет «хорошее». И как надо, пожалуй, уже не сложится никогда.

• Что мы знаем о тщетности?

Что словари трактуют «тщетность» как отсутствие смысла, бесполезность, безрезультатность. Противопоставить ощущению тщетности можно только тот (очевидный) факт, что мы на самом деле ничего не знаем о подлинном смысле, не представляем, в чём заключается польза, вообразить не способны, каким должен быть результат.

• Что мы знаем о тщетности?

Что тщетность не объективно существующая проблема, а всего лишь культурная категория, морок, уловка ума.

Вильнюс, февраль 2022

Отто сказал:

– Давай, уезжаем. Я всё узнал. В самолёты справки больше не надо, но маски надо, поэтому лучше автобус Вильнюс – Берлин. Долго, ночь ехать, зато без тряпки. Автобус – анархия. Можно брать большой багаж и кота.

– Хочешь уехать в Германию? – удивилась Наира. – Ты же