Несказанное слово - Александра Шервинская

– Сам откопаешь, – буркнул я, придавая руке прежний вид и натягивая куртку, – тоже мне, нашли себе экскаватор на минималке.

Лёха тихонько сказал что-то наверняка язвительное, но я предпочёл не расслышать, а то ведь придётся как-то реагировать, а мне откровенно лень.

Помощник быстренько откопал ключ, а потом его движения стали другими: более медленными, осторожными, как у человека, долгое время лишённого возможности двигаться. Судя по всему, на первый план был выпущен Фрол Дормидонтович Синегорский, великий, хотя и непризнанный многими травник, совершивший несколько потрясающих открытий. Не так давно – лет пять назад – я прочитал об одном из них, и именно тогда в моей голове возникла мысль найти тело и после ряда непростых манипуляций забрать себе череп гениального учёного-самородка. Что из этого получилось, вы уже знаете…

Тем временем Синегорский отпер дверь и, пригнувшись, смело шагнул в открывшийся тёмный провал. Я быстренько запорошил снежком свежую землю и наши следы, ведущие к тайнику. После этого, убедившись, что ничто не выдаёт нашего присутствия кроме стоящей на обочине машины, нырнул в сырую темноту вслед за помощником.

Достаточно крутая, но короткая лестница – всего ступенек в восемь-десять – привела нас в небольшое помещение, где даже вдвоём было достаточно тесно. Поэтому я дал возможность Лёхе, точнее, Синегорскому, забрать всё, что он сочтёт нужным, а сам присел на ступеньку лестницы, чтобы не мешать.

– Так, лунник оживающий, самшит колхидский, расторопша… так, где же оно у меня… ага… вот оно… И вот это тоже пригодится, а вот это-то непременно нужно взять, и вот это тоже… О, бордовая вербена, я и забыл, что она у меня есть… Это тоже берём… И ступку… где сейчас нормальную найдёшь… ширпотреб один, барахло. И котелок мой, в нём лучше всего получается, и…

Я молча смотрел, как в сумка, которую мы предусмотрительно прихватили, постепенно наполняется пакетиками, мешочками, склянками, флакончиками, связками чего-то непонятного, коробочками и корзиночками. Закончив с травами и зельями, Синегорский неожиданно опустился на колени и полез под один из стеллажей, откуда и выбрался через минуту, держа в руках бережно завёрнутую в тряпку книгу. Я даже спрашивать не стал, что это такое, потому как и без того всё было ясно.

– А зелье от невидимости, про которое мы говорили, не забыли? – на всякий случай напомнил я.

– Там оно, – дед махнул рукой в сторону сумки, а потом огляделся и со вздохом сказал, – ну всё, наверное, главное взяли, а если что и забыли, то всегда вернуться можно.

– А не страшно было вот так вот всё оставлять? – поинтересовался я. – Мало ли, кто случайно нашёл бы?

– Так зимой никто не ходит, а летом не найдёшь, – хихикнул дед, – я тут вокруг нужные травки и кустики высадил, и захочешь, а не увидишь. Ну а даже если кто умный и нашёлся бы, так на лесенке у меня пара сюрпризов была припасена, мало не показалось бы, уж поверь старику.

Было забавно слышать подобные слова от достаточно молодого Лёхи, но я справился и не позволил себе даже улыбки, а то кто его знает, травника этого, ещё обидится. Старики, особенно гениальные, они такие, обидчивые. Как вспомню своего наставника в последние годы – до сих пор мороз по коже, сколько он мне нервов испортил и кровушки выпил! Причём иногда в самом прямом смысле этого слова. Старые некроманты, те, кто помнил ещё чуть ли не зарождение этого мира, были ребятами более чем своеобразными, мы, нынешние, им и в подмётки не годимся в плане жестокости и равнодушия к чужим жизням.

Выбравшись на улицу, закрыв дверь и надёжно скрыв все следы своего пребывания, мы загрузились в машину и отправились в «Медовое», готовиться к ночному перформансу.

Глава 17

Я сидел в машине и смотрел на небольшой аккуратный домик, стоящий за высоким забором из так называемого евроштакетника. В окнах света не было, но я совершенно точно знал, что тот, кто нам нужен, находится внутри. Даже на расстоянии я ощущал его эмоции, настолько сильными они были. Страх, ярость, ощущение собственного бессилия перед тем, что не укладывается в привычные схемы, и нереальное, совершенно запредельное желание выжить любой ценой. Наверное, если бы сегодня Карасю сказали, что ценой его жизни станет смерть половины Зареченска, он ни на секунду не задумался бы. Благородство и понимание ценности чужой жизни были для этого человека пустым звуком. Даже я, при всей неоднозначности моей профессии, никогда не убивал просто так, без необходимости.

Помимо самого Карася в доме находилось трое, видимо, охранники или телохранители. Один разместился сбоку от входной двери, второй охранял вход в комнату, а третий расположился на узкой лестнице, ведущей на второй этаж. Огоньки их жизней были мне видны так же хорошо, как и искра Карася. Но, в отличие от своего шефа, стрелки не нервничали, они просто выполняли свою работу. Судя по всему, Карась не предупредил их, что тот, кого он так сильно опасается, не совсем обычный человек.

– Босс, действуем по плану? – Лёха в предвкушении потёр руки. – Давненько я ждал возможности с этой сволочью поквитаться.

– Бомбочки приготовил? – я ещё раз мысленно перебрал всё, что было нужно, акцентируя внимание на последовательности действий.

– Обижаешь, – Алексей подбросил на ладони несколько зеленоватых шариков, – по одной в каждое помещение кроме того, где засел Карась, ждать три минуты.

– Верно, – я кивнул, – потом отходишь в сторону и не отсвечиваешь, пока не позову. Никакой самодеятельности, ясно?

– Но смотреть-то можно? Хочу лицо этого гада увидеть, когда к нему гости пожалуют.

– Можно, если молча, – согласился я, – когда нужен будешь, я сам тебя спрошу.

– Слушаюсь, босс, – козырнул Лёха и, посмотрев на часы, выбрался из машины, постаравшись не хлопать дверями. Пусть мы остановились за два дома до берлоги господина Карасёва, но лишний шум нам ни к чему.

Я пропустил Алексея вперёд, а сам остановился и задумчиво посмотрел на звёздное зимнее небо. Сколько себя помню, меня всегда завораживала красота ночного неба, особенно зимнего. Бархатная фиолетовая, почти чёрная поверхность, усыпанная искрами звёзд, больших и ярких, маленьких и едва заметных. Словно на дорогой лионский бархат высыпали миллионы бриллиантов, крупных, мелких, добавив к этому великолепию россыпи алмазной крошки.

Стряхнув наваждение, я сосредоточился на более приземлённых вещах, а именно – на доме, куда несколько минут назад отправился Лёха. Прикинув по времени, понял, что теперь можно и мне навестить не слишком гостеприимного хозяина. И то,