Веревочная баллада. Великий Лис - Мария Гурова

фокусника. Серви́c, старый слуга Орсиньо, подскочил на месте, нервно озираясь вокруг в поисках своего монокля, а потом заголосил на всю комнату: «Семь часов! Время публичных чтений!». Прочие куклы отставили свои дела в сторону и уселись в круг. Орсиньо и Бацифаль принесли взятый в библиотеке Трините тяжеленный для них том старинных сказок и плюхнули его на стол, в открытом виде он даже свисал с краев столешницы. Сола уселась прямо на страницы, изящным жестом подвернув под себя подол платья.

– Благодарю. Я готова, – сказала она, и начала читать. – Мы продолжаем изучать собрание сочинений «Малахитовые сказки». И сегодня на очереди у нас «Чудесное зеркало».

– О-о-о, – протянул завороженный Бацифаль. – Мы ее так ждали. Это та, что нам рассказывала госпожа Розина, это про то…

– Бацифаль, – мягко прервала его Сола, отчего оленьи уши стыдливо прижались к затылку. – Держи в себе свои восторги до финала, ладно? Итак.

– «В незапамятном нам месте, в позабытом королевстве во времена седые жили люди удалые. Как наш герцог. Все у него было – богатые земли, любовь короля и красавица герцогиня. Да только детей не народилось. Лекари съезжались за обещанной наградой, но уходили из дворца ни с чем, а бесплодная леди рыдала в покоях. Тогда чета обратилась к феям из Гормовой долины. А те, не будь дураками, пообещали, что родит герцогиня будущую королеву, но плату попросили за чудо немалую – от земель десятину да от крови половину. Герцог согласился, отдал им Гормов лес в тот же день. На следующее утро герцогиня понесла, а спустя срок привела в мир двух близняшек. Малышки были похожи друг на друга, как един человек с отражением в зеркале. Герцогиня лишь раз взглянула на обеих и сказала:

– Вот и половина крови тебе, герцог.

И горько заплакала, приняв в объятия только одну девочку. Так моя мать отказалась от меня после первого взгляда. Только отец недолго баюкал, пока нес к феям.

– Я отдал вам десятину земель, а вот половина от крови, – громко воззвал он.

Явилась фея и спросила:

– Знаешь ли ты, на что обрекаешь свою дочь, герцог? Ведаешь ли, что одной даешь великую силу, истинную любовь и славу сквозь века, а вторую лишаешь этого? Догадываешься, что одна родит дитя от героя, о котором будет мечтать всю жизнь, а вторая умрет в одиночестве, бесплодная и измученная, как выжженная земля?

– Знаю, волшебница, – понурил голову герцог и взглянул на младенца.

– Как ты назвал дитя?

– Никак не назвали, чтобы не больно было разлучаться. Одну дочь назвали Мот.

– Я не приму такую. Нам обещана герцогская кровь, а ты принес сюда безымянную, безродную девочку. Дай ей имя, или мы заберем другую, – потребовала фея.

Тогда и отец посмотрел на меня в последний раз. Я ничего еще не знала о любви, кроме странного чувства в материнской утробе: огромного неописуемого счастья от того, что у меня есть сестра и матушка. А теперь на меня смотрел новый человек, и мне было радостно, потому я улыбалась ему и тянула к бороде пухлые пальцы.

– Пусть будет Мэб, герцогская дочь, – сказал отец и поцеловал меня в лоб, отчего я сделалась счастливее, хотя его резкий запах меня смущал.

– Принимаю Мэб, – ответила фея и взяла меня на руки. – Твой долг оплачен.

Она меня унесла».

Серви́с громко высморкался в платок. Сола продолжила:

– «В бывших землях отца для меня построили башню, строго-настрого повелев не покидать ее ни за что в жизни. Сделаю шаг за ее пределы – умру. Растила меня нянюшка, приходила ко мне на две трети дня, а потом укладывала спать. Едва я заговорила, как она стала меня обучать: вот чудесное зеркало, чтобы через него мир познавать, гляди, говорит, на кого хочешь. А я и спрашиваю: „А на кого же, нянюшка, я могу глядеть, когда я никого в мире не знаю?“. Нянька задумалась, а потом посоветовала: „За мной, говорит, смотри, за родителями да за сестренкой“. Так я проводила часы, глядя в зеркало чаще, чем в окно. На десятое лето мне принесли вышивальные иглы, нити и пяльцы. Нянюшка научила работать ими, и в скором времени все, что бы я ни вышила, становилось явью: из моего окна свесились кусты и ветви, далеко вился плющ, и цветы раскинулись вокруг башни. Мот просватали за короля Эльфреда, я видела ее свадьбу и стыдливо ушла спать, когда празднество подошло к королевской опочивальне. Теперь я все больше наблюдала за Мот: ее жизнь была красочней, чем поляна у подножия башни. Я так радовалась, что хотя бы она избежала участи затворницы. Моя спальня вмещала в себя весь ее дворец, широкие залы со столами, полными убранства и яств, которыми я любовалась, представляя вкус мяса или меда, пока жевала груши и ягоды, собранные мной, не сходя со ступень башни. В один из дней ко двору прибыл Ламель. С его появлением все изменилось. Я жила перед зеркалом, забыв сон и еду. Вдруг Мот сегодня пойдет на турнир или встретится с ним в коридорах? Я грезила им наяву, но он не давался никак иначе, кроме как в беглых взглядах сестры. Не знаю уж, я ее подставила или сама она заплутала, но Мот все дольше и дольше не отводила взора, все чаще и чаще Мот любовалась рыцарем, а не королем. Нянюшка возмущалась, но поделать ничего не могла.

– Намучаешься. Отвернись, дуреха, отвернись. Больнее потом будет, – причитала она.

– Все неважно, – упрямилась я. – Я его дождусь. Ламель придет ко мне, однажды он зайдет сюда, и я буду последней, с кем он ляжет в постель.

– Мечты твои глупые, и сама ты глупая! Какая тебе постель?! Тебе зеркало дано, чтобы настоящее зреть, оно не предвещает. А ты обычная девушка, хоть и герцогская дочка. Все ж нет у тебя дара предвиденья, не неси чепуху!

– Все неважно, – повторяла я.

Когда я отмерила семнадцать лет, ко мне перестала приходить нянюшка, а в зеркале я видела только пустое поле, стоило позвать ее. Потом умерла моя мать. Спустя год – отец. И горе полилось через край на ткань и распростерлось соленым озером вокруг башни. Никто больше меня не навещал. Я вышила белую ладью, и та спустилась по льну, как по трапу, на гладь, и причалила к противоположному берегу. Я ждала его. Но мир вокруг озера жил без меня. Сестра унаследовала хворь нашей матери и была бесплодна. Король Эльфред, хоть и добр был, но гневался. Впредь они не ложились в одну постель, и