Проклятый клад - Сьюзен МакКоли

считается старейшим в Соединённых Штатах архитектурным сооружением, переоборудованным в бар…

В период с 1772 по 1791 год кузница служила базой для хранения контрабанды в Новом Орлеане братьям Лафитам, Жану и Пьеру. Официально помещением владели семья Симона Дюроша, также известного как Кастильон, и хитроумный капер-капитан Рене Белюш. Кастильон слыл довольно скрытным дельцом и авантюристом, поэтому некоторые события, произошедшие в кузнице, остаются загадкой. Несмотря на то что владельцы кузницы, скорее всего, жили в ней, это не мешало Лафитам использовать помещение в качестве городской конторы для переговоров с потенциальными покупателями.

Значит, если кузница принадлежала каперу, велика вероятность, что пиратские разборки в ней случались гораздо чаще, нежели контрабандные махинации Лафитов. Скорее всего, о них не осталось подробных записей. Интересно, что они перевозили? Да уж, будет непросто раскопать, кто – или что – обитает в этом баре.

Я перешёл на другой сайт, посвящённый истории Нового Орлеана, и наткнулся на следующее:

Жан Лафит появился на свет в период между 1776 и 1780 годами; место его рождения до сих пор остаётся предметом жарких споров.

Но минуточку… Если он родился между тысяча семьсот семьдесят шестым и тысяча семьсот восьмидесятым годами, то как же мог обстряпывать дела на кузнице в тысяча семьсот девяносто первом? Это же невозможно! Даже если считать от тысяча семьсот семьдесят шестого года, ему было бы самое большее пятнадцать лет. Подросток-пират? Звучало неправдоподобно, но в то время, наверное, возможно… Я проверил ещё несколько ссылок – везде дата рождения колебалась в районе тысяча семьсот восьмидесятого года. Одиннадцатилетний контрабандист? Вот это уже слишком странно. Так где же ошибка: на сайте бара или в других источниках? Как же это раздражает!

Я вернулся на сайт истории Нового Орлеана и продолжил читать:

Жан и его старший брат Пьер рассказывали о своём происхождении по-разному. Одни свидетельства ссылаются на Францию, другие – на Сан-Доминго (Гаити). Где бы они ни родились, по большинству признаков, в Новый Орлеан мальчики и их мать прибыли в 1784 году. Будучи воспитанным представителями другой ветви семьи Лафит, Пьер воссоединяется со своим братом к началу 1800-х годов. Вместе они начинают контрабандную торговлю в Новом Орлеане. Это занятие довольно быстро начинает приносить высокую прибыль, и Лафиты постепенно обретают славу.

И снова о контрабанде… Я быстро набрал в поисковике два слова, «Лафит» и «контрабанда», и моё сердце пропустило удар.

«Товаром» Лафитов – не единственным, но основным – были рабы. Выходит, вот чем они занимались: перевозили и продавали людей. Полный отстой.

– Вижу, ты в затруднении? – Миссис Уилсон подплыла ко мне и взглянула на экран, потом на книгу и снова на экран.

– Просто всё как-то не сходится. Да, Лафиты продавали в кузнице рабов, но там же промышляли и пираты. Я понятия не имею, что ищу! – Я в отчаянии вскинул руки.

– Думаю, тебе стоит прочитать эту книгу. Наверняка твой кот не просто так её свалил. К тому же я сомневаюсь, что Фрэнк останется доволен, если ты не выполнишь его просьбу. – Она говорила почти как мама, когда я не заканчивал домашнее задание вовремя, тоном, за которым слышалось снисходительное «я знаю лучше, чем ты».

Вот только тот маленький мальчик с домашними заданиями и тренировками по духоболу остался в прошлом. Теперь от меня зависели жизни. Я не нуждался в её снисхождении. Я ждал… Не знаю… Поддержки?

– Знаешь что? – взвился я. – Это я уговорил Фрэнка впустить тебя к нам, потому что ты решила, что мне нужна мать. Он не хотел соглашаться. «Какой экстрасенс в здравом уме согласится жить с призраком под одной крышей?» – сымитировал я голос Фрэнка. – Забыла?

Она покачала головой, поджав губы.

– Но я не сдавался. Я практически умолял его, ведь ты всё время твердила, как сильно хочешь жить здесь со мной. Он сдался только потому, что сочувствовал мне из-за маминой… Смерти… – Вот я и сказал его. Слово на букву «с». Я всё ещё не смирился с тем, что мамы больше нет и что после её ухода моя жизнь превратилась в непрекращающийся извращённый цирк уродцев, но я пересилил боль и продолжил: – Итак, ты пришла сюда, чтобы вести себя как мама. Вот и веди себя как мама. Хватит всё время принимать сторону Фрэнка, – огрызнулся я, и чувство вины шелохнулось у меня в груди, когда я заметил полупрозрачные слёзы на её щеках.

– Что ж, – ответила она, безуспешно пытаясь скрыть слёзы за напускной бесстрастностью. – Если ты так считаешь, то я тебя больше не побеспокою. Хорошего дня, Алекс. – На этом она демонстративно вошла в стену и скрылась на кухне.

Я откинулся на спинку кресла. Вот придурок, вымещаю своё отчаяние на миссис Уилсон. Конечно, меня взбесило, что она снова встала на сторону Фрэнка – даже мама не так часто поддерживала отца, – но я всё же не хотел оставаться один.

Успокаивающее бряцание кастрюль и сковородок за стенкой помогло мне почувствовать себя лучше. На самом деле миссис Уилсон не собиралась уходить. Вовсе нет. Судя по звукам, она готовила ужин. Хоть она и не могла есть, но готовить по-прежнему любила. Какая-то часть меня даже думала, что Фрэнк разрешил ей остаться именно по этой причине: с него снималась необходимость то и дело торчать за плитой, а у меня освободилось больше времени для учёбы. Кроме того, миссис Уилсон готовила куда вкуснее, чем мы с Фрэнком, вместе взятые.

Нравилось мне это или нет, но она была права. Нужно прочитать эту книгу. Не только потому, что Фрэнк хотел этого, но и потому, что Оникс неспроста сбросил её с полки.

Я пересел с компьютерного кресла обратно на удобный потёртый кожаный диван и прочитал название книги: «Подробные и правдивые повествования обо всех знаменитых грабежах и нечеловеческих жестокостях, учинённых пиратами над жителями Нового Орлеана с 1770 по 1820 год». Толстенный фолиант, покрытый пылью, казалось, насквозь пропах плесенью. Я тяжело вздохнул. Что ж, решил я, если Лафиты обделывали свои грязные дела в кузнице с тысяча семьсот семьдесят второго по тысяча семьсот девяносто первый год, то я начну именно с этих дат и посмотрю, не всплывут ли знакомые имена. Если же ничего не найду, прочитаю до тысяча восемьсот десятого года, к этому времени братья уже точно прославились.

Я хмуро посмотрел на Оникса:

– Жаль, что ты не умеешь читать. Или, ещё лучше, говорить.

Оникс уставился на меня: мрррряау.

– Ты-то уж наверняка знаешь, кто обитает в баре, – хмыкнул я.

В