Ombra adorata - Константин Александрович Образцов

Анечкой он не только спал пьяным сном, но смог еще и кое-что сделать, может, что и не один раз. Время шло медленно, будто тоже застыло в ледяном воздухе морозильника. Чтобы хоть чем-то занять и отвлечь то и дело срывающийся в панику дрожащий рассудок, Платон возобновил мысленный диалог со Всевышним. В силу того, что ресурс обещаний в обмен на спасение полностью исчерпался – дело дошло даже до клятвенных заверений креститься и ходить в церковь каждое воскресенье – он взялся за покаяние: сидел и старательно вспоминал все случаи своих пьяных измен и разгульных попоек. За этим занятием его и застали Петров и Жорик.

Лязгнули железом замки и толстая стальная дверь холодильной камеры приоткрылась. Платон поднял слезящиеся от мороза глаза. На пороге, в белой поварской куртке, стоял выкупивший его у коварных патрульных коренастый мужчина и какой-то молодой человек: невысокий, очень худой, остроносый, с глазами навыкате. Одет он был в короткую кожаную курточку, рубашку из тонкой ткани с мелким цветным узором, от которого рябило в глазах, узкие джинсы, обтягивающие хилые ноги, и черные блестящие туфли. В одной руке молодой человек держал смартфон с логотипом в виде огрызка, на пальце другой вертел связку ключей от автомобиля. На тощем запястье свободно болтались массивные часы, похожие на огромную гайку и кричаще поддельные. Некоторое время он, прищурившись, смотрел на Платона, потом повернулся к Петрову и нарочито пренебрежительным тоном поинтересовался:

– Это, что ли?

Голос был тонким и ломким.

– Жора, товар высшего класса, – отозвался Петров. – Упитанный, чистый, белый, сам посмотри. Я думаю, в самый раз.

Молодой человек снова бросил на Петрова скучающий взгляд, отвернулся, величественно произнес:

– Ладно, беру, – и вышел за дверь.

Петров подошел к скрючившемуся на полу Платону, схватил его за шиворот и рывком поднял на ноги.

– Пойдем. Отдаю тебя в хорошие руки.

Они вышли в короткий и полутемный коридор, ведущий к черному ходу. Платон увидел впереди синеватый прямоугольник открытой двери, чернеющие очертания кустов и высоких деревьев, и тут в голове у него словно что-то замкнуло. Он резко остановился, крутанулся на месте, вывернулся из цепкой хватки не ожидавшего такого маневра Петрова и с диким криком рванулся вперед. Плевать на связанные за спиной руки, только бы выскочить наружу, в темноту, в ночь, лес, завалиться в кусты, спрятаться, скрыться, исчезнуть, да хоть прыгнуть с обрыва в реку, только бы убежать – из этого жуткого места с морозильником, полных распотрошенных трупов, из дикой, не укладывающейся в голове ситуации, а если повезет, так и вовсе проснуться. Платон несся по коридору прямо на остановившегося на пороге Жорика; тот, услышав за спиной топот и крики, в недоумении обернулся, и Платон, не снижая скорости, с разгона врезался в него всем своим весом.

Ощущение было такое, что он ударился о металлический столб.

По всем законам физики, Платон должен был снести костлявого парня, будто тараном, но видимо, в невероятной, кошмарной реальности, в которой он вдруг оказался, действовали иные законы: Платон больно приложился плечом о тощую грудь, будто собранную из стальных прутьев, отлетел к стене и упал лицом вниз, разодрав щеку и нос о жесткий плиточный пол. Набежавший сзади Петров громко выругался, взмахнул ногой и с размаху врезал Платону тяжелым ботинком по почкам, так, что у того перехватило дыхание, а из раскрытого рта вырвался сдавленный писк. Следующий удар пришелся по ляжке, другой заставил затрещать ребра; Платон улиткой свернулся на грязной кафельной плитке, стараясь отползти из-под града пинков и уберечь голову, которую не в силах был защитить связанными за спиной руками.

– Э, хватит, хватит! – закричал Жорик. – Испортишь!

Петров остановился, хрипло выдохнул и присел на корточки рядом с Платоном.

– Ты что же, гад, делаешь? – прошипел он. – Обратно в морозилку захотел?

Платон молчал. Он не хотел уже ничего. И даже не удивился, когда его опять засунули в багажник автомобиля.

– Какой-то он беспокойный, – заметил Жорик, с силой захлопывая крышку.

Петров пожал плечами.

– Бывает. Позвони, как все сделаешь.

Жорик заверил его, что непременно, и сел в машину. Несчастный автомобиль мигнул воспаленными огнями габаритных фонарей, издал истошный, надтреснутый рев и сорвался с места так, словно сидящий за рулем Жорик вместо педали газа вдавил ему в многострадальный ржавеющий корпус зазубренную острую шпору.

Петров посмотрел вдаль удаляющемуся БМВ, закурил и выдохнул серый дым в прозрачный холодный воздух. Предпринимательские таланты своего новоиспеченного торгового представителя он не переоценивал, но надеялся на высокий уровень мотивации: деньги для Жорика были едва ли не важнее, чем пропитание; да и перед отцом будет не так стыдно: вот, скажет, папа, смотри, я тоже добытчик. Ладно, поживем – увидим. Теперь нужно только ждать.

Петров докурил, щелчком отправил рассыпающий искры окурок во тьму и вернулся к себе в кабинет.

Он как раз заканчивал проверку поданных администраторами расчетов рабочих смен, зарплат, премий и штрафов за прошедший месяц, когда старый особняк вдруг вздрогнул, как от подземного толчка. Где-то зазвенело, разбившись, стекло. На кухне заволновались, перекрикиваясь, громкие голоса, а потом раздался звук, похожий на приглушенный взрыв, за ним – шипение, треск, металлический грохот и пронзительный вопль. Петров выскочил из-за стола, больно ударившись бедром о его край, распахнул дверь и бросился в горячий цех кухни.

В лицо полыхнуло жаром. Кто-то, сильно толкнув Петрова, пробежал мимо, споткнулся и шлепнулся на пол, отчаянно матерясь. Один из поваров забился в угол, закрыв руками лицо и поджав ноги; другой с криком вертелся посередине кухни, пытаясь скинуть с себя горящую куртку. Среди разлетевшихся в стороны сковород и кастрюль на огромной плите стремительно обугливались куски мяса, а из четырех сорванных конфорок вверх било яростно извивающееся багровое пламя, взлетая до почерневшего потолка, в котором застрял, как осколок снаряда, искореженный газовый вентиль.

– Перекрыть газ! Вызывайте пожарных! – заорал Петров.

Со всех концов кухни доносились вопли и топот. Вертевшийся у плиты повар сорвал наконец с себя пылающую форму и упал навзничь. Петров, не теряя присутствия духа, быстро нагнулся, подхватил стоящий в углу огнетушитель, и шагнул вперед, одновременно срывая пломбу с рычага и наводя черный раструб на бьющее вверх пламя. Ревущий огненный столб покачнулся, свился в более плотную массу, чуть уменьшился и приобрел форму женской фигуры: сильной, статной, длинноногой, с крепкими бедрами и высокой грудью. Длинные волосы развевались клубком пылающих змей, глаза сверкали и переливались, как раскаленная магма. Женщина посмотрела на Петрова, качнула головой, и он услышал голос, гудящий, будто пламя в печи:

– Даже не вздумай.

Петров замер с огнетушителем в онемевших руках. В этот миг