В Россию с любовью - Сергей Анатольевич Кусков

Елены шла больше часа Почти полтора. Ох, чую, знатно они мне косточки перемыли! Ну, в сестре я уверен, она не из тех, кто будет на меня валить, наоборот, защитить попытается. Но объективно, я подался к ней — целовать. Первый. Она лишь не смогла отстраниться. Инициатором я был… За что сейчас отхвачу. Но это последнее, чего я боялся. Ибо только в этой гостиной осознал, в какой нахожусь заднице.

Я знаю то, чего знать не должен!

Эта гологрудая фифа Ромодановская как сказала? Все расслоения личности это болезнь. Сколько б личностей не было, они все знают и помнят одно и то же. Да, дают разную интерпретацию и характеристику событиям, но никто не будет говорить на албанском языке, если основная личность до разделения его не знала.

А я — знаю. Не албанский язык, к сожалению, а имею крутой опыт, которого не могло быть у родного им Саши.

А значит я кто? Особенно для церкви?

Правильно. Хрен в пальто. Что я там говорил про обитель с мягкими стенами? Как бы она не оказалась в монастыре, откуда захочешь — не сбежишь. С полнейшего одобрямса матушки-царицы.

Как сын государыни я отсюда выйду, матриарх не посмеет меня прижучить прямо тут… Но… Да, чует мой сидалищный мозоль проблемы, ой чует!

— Царевич, пора. — Это вошла встречающая.

— А царевна Марья? — поднялся я, преодолевая ломоту в мышцах, которая притихла, но совсем не исчезла.

— Изволила от матушки сразу уехать. Вас ждать не стала.

Ну, Машка! Ну… Сестрёнка! Спасибо, что увиделась и удачи пожелала!

Глава 15

…не суетись под клиентом (продолжение)

Глава 15.…не суетись под клиентом (продолжение)

— Скажите, как так, у вас четверо детей, и все послушные? Даже голос повышать не надо.

— Ну, их раньше пятеро было…

(Анекдот)

— Здравствуй, Александр. — Слова я услышал до того, как осознал, где я и что вокруг.

А вокруг… Другая горница. Типа той, в которой я только что был, но в этой чувствовался определённый уют. Не для гостей комнатка, для себя. Два стола — обеденный, а вдали и письменный. Перед обеденным стояли стулья, один, видно, на котором сидела сестрёнка, отодвинутый и наполовину развёрнутый. На столе, застеленном расшитой словно натюрморт белой скатертью, стояли вазочки с чем-то, в одной рассмотрел печенье, в других что-то вроде мёда и вареньев. Венчала композицию ваза с букетом свежих полевых цветов. Изысканные, разнообразные — я и половину не узнал, из какой-то оранжереи. В стороне от обеденного стола — электропечка, на которой закипал чайник и шкворчала огромная сковородка, сразу за ним — стол кухонный, на котором стояла кухонная утварь, в частности я разглядел на подносе ароматно благоухающую гору оладьев, источающую такой аромат, что непроизвольно выделилась слюна. Возле печки суетилась невысокая но крепкая женщина в платке на голове в расшитом белом переднике, которая, с лопаточкой и вилкой в руках, и жарила эти оладьи. Невысокая, плотная, по возрасту вроде лет за сорок, ближе к полтиннику, но так показалось поначалу — просто в отличие от мамы и остальных она не выпячивала красоту и молодость, а может даже намеренно старалась казаться старше. Сорокет на вид, не более, максимум сорок пять! А в реале, наверное, не более тридцати пяти. Ещё чувствовалась в женщине выправка стальная, воинская служба за плечами. Зная историю семьи со слов Аллочки Пугачёвой, задумался: а кто кого куда первой протащил? Она матери помогла место царицы занять без боя? Или как за наследницей за мамой оно и так было, и это царица помогла матушке Елене взлететь по церковной линии? Ибо патриарх в тридцать пять, а скорее в тридцать… Без блата на уровне главы государства и покровительства кучи народа в миру и внутри церкви не станешь. Интриги, интриги и ещё раз интриги вокруг меня, вокруг этого здания, вокруг этого города — что говорит об уме суетящейся передо мной женщины и незаурядных способностях к анализу и чтению людей, и плевать, что предстала в образе бабули-Ягули, решившей добра молодца накормить, напоить и в баньке испарить (последнее художественная аллегория). Бабулюшка, жарящая тебе оладушки, на самом деле куда более Ягулюшка, и запросто вместо баньки схарчит Александра-царевича, это более вероятный сценарий развития событий, чем банька. В этот момент вспомнился детский мультик про утку в шляпе и без штанов по имени «Чёрный плащ», и его крылатая фраза: «В этот момент опасность нависла над самым дорогим мне человеком — надо мной самим». Но, по крайней мере, мне предлагают игру — а значит поиграем. Всё ж не так скучно будет потом в доме с оббитыми стенами всё это вспоминать.

— Здравствуйте, матушка. — Я вошёл и закрыл дверь, принюхиваясь — пахло просто одуряюще.

— А я как раз оладьи заканчиваю. Будешь? — улыбнулась Ягулечка, снимая со сковородки очередной оладушек, перекидывая его лопаткой на поднос на кухонном столе.

— Не откажусь, матушка. Как к вам кстати правильно обращаться?

— Называй матушкой Еленой, дитя. Или просто матушкой, как сейчас, — улыбнулась женщина, на мгновение повернув голову. Ледяной взгляд цепких глаз, который цепляется тебе за душу, словно штурмовая «кошка» спецназа — острая, и фиг отцепишь!

Я поёжился и прошёл, сел за трапезный стол на место, где до этого сидела Машка. А что, стул уже отодвинут, зачем новый трогать? На столе в вазочках обнаружил мёд и сметану, и, как и думал, самые разнообразные варенья, включая, судя по виду и запаху, экзотическое манговое.

— Удивлён? — усмехнулась Ягулечка, повернув ко мне лик.

— А то! — Я мысленно покачала головой, понимая, что применительно к этой ситуации больше подошло бы слово «охренел».

— Люблю я это дело. — Она мечтательно улыбнулась, подняв мордашку к потолку. — Знаешь, когда возишься по кухне, оно успокаивает. Да и свои всегда вкуснее и полезнее. Вот недавно такие сырники испекла — сама чуть пальцами не подавилась!

— Их вилками едят, нет? — нахмурился я.

— Так я ж образно. Иносказательно. — Женщина снова покровительственно улыбнулась, и от этой ледяной улыбки я чуть не подавился.

— Матушка, если это способ вывести меня из равновесия перед экзекуцией — у вас получилось, — признал поражение я. — Давайте, пилите. Я сдаюсь и капитулирую.

— Успеешь ещё… Капитулянт. — Последнее слово произнесено было тихо.

— Я не знаю, что мною двигало. Честно, — снова пошёл я