Хайо, адотворец - Мина Икемото Гош

и перила. Авано потянулась к Хайо, та взяла ее за руку, и костлявые пальцы наследницы сомкнулись на ее кисти.

– Я так рада, что нашла союзницу! – нервно сказала Авано, сжимая руку. – Я знала, что могу на тебя положиться. Глаз меня ни разу не подводил. Можно называть тебя Хайо-тян? Мне всегда хотелось иметь подругу-ровесницу. Ты, естественно, можешь звать меня Авано-тян.

– Конечно. – Хайо старалась говорить тихо, но вряд бы их услышали в таком шуме. – Ты сказала, что хочешь освободить Волноходца из тюрьмы, которую он сам для себя создал. Она ведь и тебя касается, правда? Ты заперта вместе с ним, как единственная, кто знает, что у него есть тайна, которую он не может раскрыть. Так что я, по сути, должна заодно вытащить тебя? Или ты пытаешься и меня посадить в клетку?

– Ты все понимаешь. – Глаза Авано засияли. Левый, правда, был, как всегда, прикрыт наглазником, на этот раз расписанным под рыбью чешую. – Ты ведь знаешь, каково это – и пребывать в заточении, и по чужой воле полностью лишиться контроля над собственной судьбой.

– Просто перестаешь ждать. – Хайо вспомнила снег и изувеченные тела. – Когда перепробовала буквально все и страшно устала, думаешь – пусть кто-то решит все за меня, хоть спасет, хоть погубит. И уже не надеешься, потому что надежда причиняет боль.

– Да, мы выжидаем, – сказала Авано, выдержав взгляд Хайо. – Из-за этого выжидания никто не сделает нас героями наших собственных историй. Никому не нужны бессильные герои. Всем нужен герой, который действует, а не ждет.

– Вроде Волноходца?

– Он мой герой навеки. А как у тебя, Хайо-тян? Кто спас тебя, когда ты не могла спастись сама?

– Моя похитительница. – Хайо всмотрелась в кончики пальцев Авано с вполне человеческим рисунком кожи. – Она похитила меня, чтобы отомстить, но вскоре ей наскучило, и она меня отпустила.

– А я была товаром на обмен. Но предпочла бы месть. – Авано отпустила руку Хайо и отодвинулась. – Китидзуру-сан сказал, что ты советовала ему отменить это представление.

– Он объяснил почему?

– Да, ты боишься, что его невезение всех убьет.

– Сомневаешься?

– В зале будет Волноходец. Если Китидзуру-сан погибнет в его присутствии, это будет означать, что бог-хранитель не уберег своего подопечного, я уж молчу про сидящих в зале последователей. Такую метку он просто не потянет. Тем более что здесь я. – Авано расправила плечи, приосанилась. – Волноходец точно не допустит, чтобы моей жизни что-либо угрожало. Спорю на что угодно.

– Так ты игрок?

Авано медленно расплылась в улыбке:

– От хорошей ставки не откажусь.

Хайо вдруг осенило:

– Ты думаешь, что Волноходец сам насылает неудачу на Китидзуру!

– Это объяснило бы его метки. Я не хочу так думать и сегодня спорю на что угодно, что это не так. Зачем бы он так делал? Какое отношение Китидзуру-сан имеет к Хаманоёкохо или Сжигателю?

– Понятия не имею, – солгала Хайо. Она отметила, что Авано ведет себя так, словно Нацуами здесь вообще нет. – Но мы разберемся.

– Укибаси-сама! – позвал кто-то, и Авано поклонилась, быстро просигналив Хайо: «Позже», а потом обернулась к даме в соседней ложе.

– Кажется, Волноходец сейчас не присматривает за своей любимицей, – заметил Нацуами, не отрывая взгляда от буклета, который читал. – Странно.

Действительно, в ложе Авано не было никакого привычного голубого крабика, да и морем не пахло. Хайо уселась.

– О чем это говорит?

– Если бог набирает слишком много меток, ему становится сложно видоизменяться, – пояснил Нацуами. – Он должен оставаться в одном обличье, чтобы как-то справляться.

– Ты ведь тоже не хочешь верить, будто Волноходец готов навредить Коусиро?

– Не хочу. Но вокруг слишком много всего, во что мне не хочется верить, и придется выбрать что-то одно. – Нацуами перевернул страницу. – Иначе мой мир станет текучим, как Межсонье.

Зал заполнялся. Где-то хрустнула веревка.

– Люди могут попасть в Межсонье? – громко спросила Хайо.

– О да, – удивленно ответил Нацуами. – И дело не в сознательном выборе или в яшиори, просто любое создание, которое считает себя богом, человеком, котом или тараканом, – короче, любое мыслящее существо – связано с Межсоньем. Как ведро на веревке, которое можно спускать в подземный колодец и поднимать.

– А в качестве воды там что? Сны?

– Все, о чем можно подумать или увидеть во сне, грядущее и былое. Именно поэтому боги могут туда входить, а при помощи яшиори еще и осознанно, потому что наша природа отчасти начинается с мечты, наши духовные имена и облики рождены грезами. – Нацуами закрыл буклет. – Ты спрашивала меня о сновидениях. Тебе что-то пришло на ум? Или… в него?

– Все хорошо, Нацуами. Мне ничего не грозит. – Нацуами пристально глядел на Хайо. Похоже, она его не убедила. Придется продолжить. – Получается, если в Межсонье хранится все, что когда-либо бывало или будет в наших мыслях, то значит, там же лежат твои воспоминания и духовное имя. Я подумала, что, может, ради этого Токифуйю и принимал яшиори. Вот и все.

Буклет выпал у Нацуами из рук.

– И… все?

– Ну, не все. Я просто подумала: а что, если бы я туда отправилась? У меня же есть сила древних богов несчастья. Может, я смогла бы.

– Хайо! – Нацуами схватил ее за запястье и в ужасе вытаращил на нее глаза. – Не надо спускаться в Межсонье, даже ради меня. Особенно ради меня. Ни одна из моих утрат не стоит того, чтобы потерять тебя и Токи: ни мое имя, ни воспоминания, ни личность – так что я не желаю, чтобы кто-то спускался туда ради меня.

Из-за платка его сбивчивая речь звучала невнятно и приглушенно, но страх пробивался наружу отчетливо, как и ответ на вопрос, которым Хайо задавалась уже не впервые.

– Ты ведь все знаешь, да?

– Не понимаю тебя.

– Про Падение Трех тысяч троих. – Хайо заговорила тише. – Ты знаешь, что натворил, и бежишь от этого.

Он знал. Хайо была практически уверена. Нацуами знал, что Токи пытается поддерживать в нем блаженное неведение относительно событий Падения Трех тысяч троих, и его это устраивало. Неведение было легче правды. Проще, чем жить с осознанием, что Нацуами собственноручно в одну ночь уничтожил три тысячи человек и что Токи навсегда теперь привязан к нему как соглядатай, на случай если бог-убийца вновь воплотится в его брате.

Хайо решила не отступать:

– Нацуами, не ври себе. Ты притворяешься, будто ни о чем не знаешь, не ради Токи, а ради себя самого.

Он резко отстранился:

– Я все равно не понимаю, о чем ты.

В соседних ложах резко засуетились, несколько голов синхронно оборотились к Авано Укибаси, а потом отвернулись, чтобы не быть уличенными в излишнем любопытстве.

Воздух вывернулся наизнанку, раскрываясь и раздвигаясь вокруг какого-то невидимого объекта, и в ложу вошел Волноходец, появившись буквально из ничего. Выглядел он просто ослепительно – в одеждах цвета морской волны, в бусах из янтаря и красного агата, с гордо поднятыми над головой алыми коралловыми рогами, увитыми светлыми отрезами ткани, и с затейливо уложенными по бокам сияющими зелеными волосами.

Невидимая волна неуютно коснулась лица Хайо, молча приветствуя ее.

Волноходец что-то шептал в ухо Авано. Хайо достала заранее приготовленную соломенную куклу и подала ее Нацуами – это была катасиро для Коусиро, на ней Нацуами сосредоточит свое желание видеть Коусиро целым и невредимым и таким образом защитит его. Простое колдовство, посильное для большинства людей. Нацуами справится. Еще у нее с собой была целая пачка бумажных катасиро и карандаш – чтобы делать фигурку за фигуркой по мере того, как Коусиро будет сжигать их на протяжении представления.

Хайо прижала карандаш к бумаге. Неужели это максимум, на который она способна? Издалека наблюдать за Коусиро и кое-как ловить крупицы того торнадо из невезения, который окружил танцора?

Как ни прискорбно, но… да. Будет проще разведать информацию о хитоденаши за спиной у полиции, так что яркие выходки вроде разрушения театра отменяются. И потом, если на ее стороне будут ребята Охне, это может сыграть ей на руку.

Хайо взглянула